Всемирный следопыт, 1929 № 04

Правда, мы нашли ученого здоровым и бодрым, но это надо отнести на счет его крепкого организма, а также того воодушевления, которое не покидает его ни на минуту. Он сильно изнурен однообразным скудным питанием, и ему, несомненно, нужен отдых, а главное — перемена режима. Я думаю, мы плохо выполнили бы свою задачу, если бы вернулись без Кулика.

Проверив еще раз свои вьюки, мы нашли, что если провести жесткий режим экономии, можно удлинить предположенный срок дня на три. Это удовлетворяет ученого лишь отчасти.

— Шести дней будет достаточно в том случае, если вы не откажетесь принять участие в моих работах.

Мы, конечно, рады помочь ученому. И вот, вооружившись измерительной цепью, киркой и топорами, мы отправляемся на болото. Работа двоякого рода: надо произвести магнитные наблюдения на воронках (чему ранее препятствовала их недоступность), а также закончить начатый Куликом разрез торфяного бугра между двумя кратерами. Наблюдения с магнитометрами покажут, как велика в кратерах магнитная аномалия, а это в свою очередь докажет нахождение в них масс метеорита. Разрез почвы покажет характер строения краев воронок; таким образом можно будет определить являются ли воронки естественными образованиями, или же их появление вызвано посторонней причиной.

Работы, однако, подвигаются туго.

Наблюдениям мешают непрерывные магнитные бури, инструменты приходится постоянно перемагничивать, а рыть вечную мерзлоту ручным способом, да еще теми примитивными орудиями, которые нашлись у Кулика, — дело нелегкое. Промерзшая почва из торфа и ила тверда как сталь.

Митя работает в шурфе с большим увлечением. А вдруг ему попадется осколочек метеорита? Можно прославиться на весь мир! Неплохо также вырыть клык мамонта, — тунгусы говорят, что в здешних местах костей этих животных сколько угодно. Однако кроме древесных кусков в мерзлоте ничего не попадается. Митя бросает кирку и говорит:

— А что вы скажете, если бы я пошел за белыми куропатками? Сохатина, кажется, уже всем надоела.

— Лучше копай, браток, — говорит Волошин. — Знаем мы твоих куропаток!

— А мы знаем твоих глухарей, — парирует комсомолец. — Беги скорей за ружьем, вон глухарь сидит.

Этим он намекает на слабость Волошина стрелять в кочки и колоды, принимая их за сидящих глухарей. Подобными любезностями приятели обмениваются при всяком удобном случае, но каждый чувствует себя плохо, если долго не видит другого.

Между тем зима спешит наверстать упущенное время. Снег доходит почти до колен, а ртуть в термометре Кулика каждую ночь понижается на несколько делений. На четвертый день нашего пребывания на Великом Болоте ученый отметил в своих записях 18° мороза. Кулик ведет точные метеорологические наблюдения.

Работы продолжаются до темноты, но для ученого трудовой день еще не окончен. Наскоро покончив с обедом, Кулик и Суслов, помогающий ему в работе с магнитометрами, принимаются за обработку дневных результатов; остальные проводят время сообразно своим вкусам. Комсомолец пользуется случаем протереть винтовочку, а Волошин, не успев добраться до нар, принимается выделывать носом неподражаемые рулады. По выражению комсомольца, он засыпает— как из пушки стреляет.

В избушке тихо. Пламя свечи, колеблемое ветром, бросает на бревенчатые стены трепетные блики. В железной печурке потрескивают смолистые поленья. За стенами сердится холодный норд. Возясь с иглой, Китьян накладывает, кажется, сотую заплату на свои штаны. Склонившиеся над столом фигуры погружены в математические выкладки. Наконец большие очки Кулика отрываются от листа бумаги:

— А не пора ли, товарищи, приступить к чаепитию?

Обращение относится к Китьяну и означает, что тот должен подавать на стол ведро с кипятком. Чтобы как-нибудь сгладить свое одиночество, таежные робинзоны условились обращаться друг к другу только во множественном числе.

«Товарищи ушли за водой…» «Товарищи колят дрова…» «Товарищи сегодня не в духе…» — Такие выражения, относящиеся к одному Китьяну, приводили нас в недоумение, пока Кулик не объяснил в чем дело.

За чаем начинаются разговоры. Ученый рассказывает о своей жизни на Великом Болоте.

— Вы спрашиваете, приходилось ли мне тут переживать что-нибудь страшное, — улыбаясь, говорит он. — Даже не раз. Взять хотя бы вот этот случай. Это было в августе, когда в Хушмо еще ловилась рыба. Обычно мордами занимался Китьян, но в этот день я пошел на Хушмо сам. Отсюда вышел после обеда, по дороге у влекся преследованием попавшейся на глаза белки, а когда осмотрел морды, вынув из них пару хариусов, уже совсем стемнело. Между тем стал накрапывать дождь. Малые ребята меня тут не ждали, а что касается товарищей Китьянов, то они были предупреждены о возможности моей задержки. Словом, я решил ночевать на Хушмо.