Всемирный следопыт, 1929 № 06

Два окошка, сквозь которые вряд ли пролезет рука, состоят из десятков крошечных осколков грязного стекла. Они наполовину засыпаны снегом, и только поэтому ветер, дующий из них, не задувает нашу свечку. Под потолком протянуты проволоки для сушки одежды, на стенах, на деревянных костылях висят сети и какие-то красные узелки. На полу и на столе — грязная посуда. Покосившийся самовар хмуро скучает в углу под грудой тряпья.

Около избушки под снегом оказалась куча жердей и бревен. Мы накололи дров и затопили камелек. Но ветер ворвался в дымоход, и нам пришлось приоткрыть дверь, чтобы не задохнуться в дыму.

Неизвестно, чем эта избушка была лучше звериной берлоги. В берлоге даже уютней. Но и сама жизнь человека здесь почти не отличается от звериной. Люди одеваются здесь в звериные шкуры, убивают, чтобы однообразно и неопрятно есть, рождают много детей, из которых большинство умирает, а меньшинство продолжает ту же жизнь, в которой есть только убийство, еда, сон и размножение.

В тайге все охотятся: человек за зверями, звери друг за другом, а при случае и за человеком. Кто выйдет победителем из этого замкнутого круга — зависит от удачи. Вряд ли преимущество человека над зверем здесь велико.

Советская власть много сделала, чтобы поднять, окультурить жизнь лопаря. Лопари освобождены от всяких налогов, для них открываются школы, для них созданы наиболее выгодные условия продажи пушнины, оленьего мяса, но все же тайга и тундра еще крепко держат охотника и оленевода в своих звериных лапах…

Калин Иваныч, вернувшись из леса, куда он отводил пастись оленей, жалуется нам.

— И мха-то нигде хорошего нет. Никуда не годное место! — ворчит он.

Оказывается, большой гирвас, идущий в нашей упряжке, чешет рога. По словам Калина Иваныча — это верный признак того, что завтра будет большой мороз.

Но мы не очень этому верим. Наш проводник оказался довольно болтливым старичком. Он может говорить не умолкая, и речь его — неспешное переливание из пустого в порожнее. Так и сейчас, усевшись на полу перед камельком, он медленно развязывает свой мешок и не торопясь повторяет:

— Вот… не доехали мы сегодня до Кондратия… Да, не доехали. Ну, ничего, все-таки крыша над нами… Не в лесу. И камелек… Лучше, чем в лесу-то… Да, не доехали до Кондратия… снег тяжел…

И снова, и снова все одно и то же.

Он ничего не начинает делать, предварительно не рассказав подробно о своих намерениях. Он взял с собой в дорогу мяса и все собирается его жарить. Тем временем у нас поспевает каша, и мы предлагаем поделиться с ним. Калин Иваныч решает, что жарить мясо ему необязательно, и подсаживается к нам.

Медленность и разговорчивость — общая черта всех старых лопарей. Но вот Калин Иваныч, сравнивая с собой Кондратия — будущего нашего проводника, — называет того «тихим стариком». От этого сравнения нам становится немного не по себе. Если и этот часто вызывает раздражение своей библейской медлительностью, то каков же тот?

На крыше избушки я нахожу лом для прорубания льда — пешню — и иду на озеро за водой. Совсем стемнело. Небо заволоклось тучами, и накрапывает дождь. Снег стал мокрым, неприятным, и ноги, проваливаясь, застревают в нем. Но погода в Лапландии меняется так быстро, что предсказание старика может быть еще и сбудется.

Проходя на озеро, я вижу «надворные» постройки Селивана: землянку для овец, маленький амбарчик на курьих ножках и еще какое-то сооружение из бревен, наполовину засыпанное снегом…

_Амбар

Когда Горлов стал перевязывать свою опаленную руку, Калин Иваныч не одобрил ни цинковую мазь ни вазелин.

— Табачным пеплом надо присыпать, — сказал он. — Как рукой снимет.

И серьезно предложил выколотить на больную руку пепел из своей трубки.

Не смутившись нашим неверием, он сообщил еще несколько самых верных медицинских средств. При нарывах, например, нужно собирать еловую серу, разжевывать ее, пока она не станет мягкой как тесто, и потом прикладывать к больным местам. От ушиба лучшее средство — туго прибинтованная тонкая пластинка сырого оленьего мяса. А поносы «моментом» излечиваются, если завернуть в тряпку немного соли, бросить ее в огонь, а когда тряпка сгорит, оставшуюся от соли золу разболтать в воде и выпить…

К этим средствам всегда прибегают охотники-лопари.

В давние времена, когда Кольский полуостров еще не пересекала железная дорога, наш таежный эскулап служил земским ямщиком на почтовой станции. На «перекладных» оленях он возил тощую почту, редко заглядывавшее в эту глушь начальство, случайных путешественников, купцов, отправлявшихся в Колу на ярмарку.

Участок Калина Иваныча проходил по Имандре. На озере часто случалась пурга, сбивали с дороги туманы, а подчас в темноте можно было въехать и в свежую полынью, которые то там, то здесь часто появляются на Имандре.