Всемирный следопыт, 1930 № 12

В небольшой светлой комнате английской фактории за столом, покрытым испачканной красной скатертью, сидели двое мужчин и напряженно разговаривали. Один из них был мистер Давид Эдгерлей, агент фактории, худощавый человек средних лет с узким лицом и рыжеватыми волосами. Другой, смуглый брюнет лет двадцати пяти, был дон Энрико Саролла, художник-турист. Саролла уже несколько месяцев как приехал из Испании на остров Фернандо-Поо изучать местные типы и пейзажи. Ежедневно с огромным зонтиком и ящиком для красок выходил он за ворота города Санта-Изабель и часами блуждал по окрестным поселкам. Больше всего его интересовали характерные фигуры ссыльных с острова Кубы. Он рисовал их одного за другим, ежедневно навещая их убогие хижины и проводя там много времени.

Однако никто не мог похвастаться, что видел хотя бы один рисунок дона Энрико, несмотря на то, что молодой художник был весьма общителен и быстро заводил знакомства как с испанцами, так и с англичанами. Всем и каждому он рассказывал о своей страсти к путешествиям, которая проявлялась у него уже в детстве: он не хотел учиться, и не раз убегал из дому.

Энрико был при деньгах и охотно угощал своих приятелей, чиновников и офицеров, вином и сигарами. Его считали добрым веселым малым. Удивлялись только, что он любил бывать в обществе Давида Эдгерлея, пользовавшегося на острове дурной репутацией и за свою враждебность к воде и мылу прозванного Грязным Давидкой.

— Я могу положиться на ваши слова, мистер Эдгерлей? — взволнованно спрашивал Саролла англичанина.

_{— Я могу положиться на ваши слова, мистер Эдгерлей?}

— Два часа назад мой катер вернулся из Калабара. «Нубия» стоит там и послезавтра рано утром придет в наш порт, — отвечал агент.

— Отлично! Итак, мы примемся за дело, не теряя ни минуты!

— А деньги у вас имеются?

Художник открыл лежавший перед ним на столе объемистый ящик для красок и вынул оттуда небольшую деревянную шкатулку. Когда он отпер шкатулку, в ней блеснуло золото новых английских фунтов. Мутные глаза мистера Эдгерлея, полуприкрытые белесыми ресницами, алчно загорелись.

— Здесь две тысячи фунтов, — резко сказал Саролла. — В ту минуту, когда последняя бочка нашего груза окажется в трюме, эта шкатулка станет вашей собственностью.

— Не моей, не моей! Львиную долю возьмет себе капитан! — воскликнул Эдгерлей.

— Это уж не мое дело. Вы с ним уговаривались.

— Сколько же их окончательно? — спросил агент.

— Пятнадцать.

— Итак, наше дело покончено.

Молодой человек вздохнул с облегчением.

— Значит, завтра? В котором часу?

— В половине первого ночи. Нужных людей вы сами доставите.

Художник закрыл шкатулку с золотом, спрятал ее в ящик и молча вышел.

У крыльца фактории его поджидал полуголый негритенок. Дон Энрико передал ему свой ящик, а сам, засунув руки в карманы и беззаботно насвистывая модную песенку, неторопливо зашагал по пыльной безлюдной улице. Мальчик следовал за ним по пятам.

Посреди улицы навстречу им шел, опираясь на палку и слегка волоча одну ногу, высокий пожилой человек. На нем была серая полотняная куртка, голубые штаны и стоптанные туфли из желтой кожи. Из-под широкой соломенной шляпы на мощную шею спускались густые черные волосы, кое-где подернутые сединой. Усы и короткая бородка были совершенно белые и резко выделялись на смуглом лице. В глубоко запавших черных глазах гнездилась печаль. Орлиный нос с тонкими подвижными ноздрями придавал его лицу выражение решительности и непоколебимой воли.

Мужчина шел, задумчиво глядя перед собой и мерно постукивая палкой. Поровнявшись с ним, дон Энрико перестал насвистывать и шепнул ему на ухо только одно слово:

— Завтра.

Прохожий вздрогнул, но не показал вида, что слышал, не посмотрел даже на молодого художника и поспешил дальше.

II. За свободу Кубы

Залив Санта-Изабель живописно окружен лесистыми горами. Восточный конец хребта врезается в море острым мысов; отвесные базальтовые скалы причудливо изрезаны черными щелями. Во время отлива грозные рифы выступают из волн, словно остатки подводной постройки гигантов Суда далеко обходят опасный мыс. На вершине мыса Пунта-Фернандо стоит старый маяк, а невдалеке от него — деревянная скамейка, откуда открывается широкий вид на залив и город.

К этой скамейке и направлялся пожилой прохожий, которому дон Энрико бросил волшебное слово «завтра». Он миновал таможню, тяжелый неуклюжий губернаторский дом, угрюмое здание госпиталя, в котором помещалась также и тюрьма, и очутился наконец на узком одиноком мысе Пунта-Фернандо. Устало опустился на скамейку и сложил худые руки на палке.

Мутный бессолнечный день клонился к вечеру. Залив был тих и сер. Пустынен был черный мол, к которому от города вела узкая каменистая дорога. Единственная лодка сонно колыхалась у пристани. Слева от мола, на узком песчаном пляже стояли несколько правительственных складов — убогие деревянные постройки, а несколько дальше поблескивали железными крышами солидные здания богатой английской фактории, и далеко протянулся в море крытый помост частной пристани.