Всемирный светильник. Преподобный Серафим Саровский

В такое довольно распространенное среди интеллигентных христиан воззрение необходимо ввести самую серьезную поправку: это — не так. Если и в самом деле и путь, и лик отца Серафима не таковы, как у других православных святых, то одно это должно уже заставить нас, верных Православию, задуматься и даже отнестись с недоверием: правилен ли тогда путь самого святого? Но так как в этом ни у кого нет сомнений, то нужно усомниться в правоте оценки наших современников. Для спасения грешного мира нет иного пути, как покаяние и подвиг борьбы. Это — неизбежный закон для всех христиан. Проходил его и сам отец Серафим, стоит лишь вспомнить 1000-дневное стояние его на камне с непрекращавшимся покаянным воплем: «Боже, будь милостив ко мне, грешнику...» Но если бы он сам и шел более светлым путем, более легким путем (внутренняя жизнь всех святых от нас, собственно, скрыта); приходившие-то к нему были ведь такими же людьми, со всеми их немощами, как и всегда, начиная от дней Иоанна Крестителя и доныне, когда, по словам Самой Истины, Царствие Небесное силою берется, и лишь употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11, 12). А если так, то они-то нуждались уже в обычном для всех покаянном пути. И не мог же батюшка наставлять их не тесными вратами идти, а ублажать соблазном широкого и пространного, легкого и веселого пути, ведущего в погибель, и которым — увы — и без того многие идут из нас (ср. Мф. 7, 13). И при внимательном проникновении в Житие святого совершенно нетрудно увидеть, что сам он прошел такой тяжкий и крестный путь, что нередко с трудом пишешь, читаешь или слушаешь о его подвигах. Да и много ли мы, собственно, знаем о них?

Малую каплю. Прочитать только одно искушение Мотовилова об адских муках (см. ранее) — жутко станет. А преподобный Серафим-то сам вынес жестокую борьбу с темными силами. А искушения... А люди... А невероятные постнические подвиги и изнурения...

Пройдя такой крестный путь, преподобный подвижник еще на земле достиг того богоподобного блаженного состояния, какое уготовано благословенным от Отца в Царствии Небесном. И хотя он, как чистый душою, вообще не унывал никогда и, как хранивший незапятнанною благодать Крещения, имел в себе всегда мир, но не нужно забывать и того, что полной радости пламенный Серафим достиг уже к концу подвига. А сколько времени и трудов он положил до этого в монастыре, пустыньке, молчании, затворе: один Бог лишь ведает то...

Но когда христианин достигает уже высоты богоподобиа, тогда он изливает радость свою, подобно солнышку, на всех без различия: и хороших и злых, и на праведных и на грешников (см. Мф. 5, 45). И этим, может быть, объясняется, между прочим, и его любезное отношение к послушнику Ивану Тихонову, который потом много горя причинил его сиротам; а преподобный видел душу его давно.

Кроме того, всякий знает, что истинная радость есть плод и спутник креста. И в покаянии мы всегда чувствуем благодатное утешение. Без него же — умирание, обман.

Но в особенности нужно принять во внимание благую цель, ради которой батюшка так радостно принимал своих посетителей; ведь притекали-то все больше люди со скорбями, в малодушии, больные душой, а то и телом, часто — грешные. И все они нуждались в слове утешения, ободрения, ласки, мира, радости. Горя-то у всех своего было достаточно: не хватало только тепла Божия. Вот его и разливал вокруг себя облагодатствованный Утешителем угодник Божий.

И особенно это нужно бывает в начале духовной жизни или тем паче для немощных грешников, чтобы вызвать в них горение к добру. Когда же они укрепятся, их можно бывает питать и твердою пищей сокрушения и плача. Впрочем, и самая праздничная радость, получаемая от праведного Серафима, обычно бывала и началом, и источником последующих спасительных подвигов покаянной жизни, желания исправиться, измениться, загладить прежние грехи, возродиться в Духе Святом. Сколько мы видели примеров, как от кельи или пустыньки «убогого» Серафима люди уходили в слезах и рыданиях! Сколько исповедей, самых глубинных, слышали стены Серафимовы!

И большею частью к этому располагала радостно кроткая любовь христоподобного «батюшки». Не напрасно он даже будущему наместнику Троице-Сергиевой Лавры и сотруднику строгого Московского митрополита Филарета, отцу Антонию, дает такую заповедь на прощание: «...покоряться во всем воле Господней, быти прилежну к молитве, строго исполнять свои обязанности, быть милостивым и снисходительным к братии; матерью будь, — говорил, — а не отцом к братии; и вообще ко всем быть милостивым и по себе смиренным. Смирение и осторожность жизни есть красота добродетелей».