Всемогущее правительство: Тотальное государство и тотальная война

Ни один немец ничего не внес в развитие великой системы либеральной мысли, преобразовавшей структуру общества и заменившей власть королей и их фавориток властью народа. Участвовавшие в развитии этих идей философы, экономисты и социологи думали и говорили на английском или французском языках. В XVIII в. немцы не сумели даже сделать приемлемые переводы этих английских, шотландских и французских авторов. Достижения немецкой идеалистической философии достаточно убоги по сравнению с работами их английских и французских современников. Но немецкие интеллектуалы с энтузиазмом встречали западные идеи свободы и прав человека. Немецкая классическая литература пронизана этими идеями, а великие немецкие композиторы писали музыку на стихи, восхвалявшие свободу. Стихи, пьесы и другие сочинения Фридриха Шиллера от первой до последней буквы являются гимном свободе. Каждое написанное Шиллером слово становилось очередным ударом по отжившей политической системе Германии; его труды восторженно встречались почти всеми немецкими книгочеями и театралами. Разумеется, интеллектуалов было меньшинство. Широкие народные массы с книгами и театрами были незнакомы. Это были бедные крепостные восточных провинций и обитатели католических провинций, медленно высвобождающиеся из пут, наложенных контрреформацией. Даже в более развитых западных районах и в городах было еще полно неграмотных и малограмотных. Массы не интересовались политическими вопросами; они слепо повиновались, потому что жили в страхе перед муками ада, веру в которые им внушила церковь, и в еще большем страхе перед полицией. Они находились вне пределов немецкой цивилизации и культурной жизни; они знали только свои местные диалекты и с трудом понимали того, кто говорил на другом диалекте либо на немецком литературном языке. Но численность отсталых групп постепенно сокращалась. Экономическое процветание и образование делали свое дело. Благодаря повышению уровня жизни все больше становилось тех, кто мог позволить себе заботиться не только о пище и крыше над головой и кто помимо выпивки знал и другие развлечения. Каждый, кому удавалось выбраться из нищеты и присоединиться к обществу цивилизованных людей, становился либералом. Если не считать небольшой группы государей и их аристократических приближенных, практически все, кто интересовался политическими вопросами, были либералами. В те дни в Германии были только либералы и люди, не интересующиеся политикой, но число последних постоянно сокращалось, а ряды либералов росли.

Все интеллектуалы сочувствовали Французской революции. Они ужасались якобинскому террору, но приветствовали великие реформы. В Наполеоне они видели того, кто способен сохранить и завершить эти реформы, и, подобно Бетховену, отвернулись от него, когда он предал свободу и сделался императором.

Никогда прежде никакое интеллектуальное движение не охватывало всю Германию, и никогда прежде немцы не были столь едины в своих чувствах и идеях. Усвоение пришедших с Запада идей фактически превратило людей, говоривших по-немецки и являвшихся подданными владетельных князей, прелатов, графов и городских патрициев, в нацию, в немецкую нацию. Только после этого возникло то, чего раньше еще не бывало: немецкое общественное мнение, немецкая общественность, немецкая литература и сама Германия как родина и отечество. Теперь немцам стали понятны античные авторы, которых они проходили в школе. Они иначе стали смотреть на собственную историю, которая перестала быть только историей войн между князьями за землю и доходы. Усвоение западных идей превратило подданных множества мелких княжеств в граждан Германии.

Новый дух потряс основания княжеских тронов – традиционную лояльность и покорность подданных, всегда готовых подчиняться деспотическому правлению группы привилегированных семей. Теперь немцы мечтали о Германии с парламентским правительством и правами человека. Они стали безразличны к судьбе существовавших немецких государств. Немцы, называвшие себя «патриотами», – новое словечко, пришедшее из Франции, – презирали эти гнезда деспотизма и злоупотреблений властью. Они ненавидели тиранов. И больше всего ненавидели Пруссию, потому что воспринимали ее как самую сильную и опасную угрозу немецкой свободе.