Всему свое время

Вечером перед тем самым днем знакомый крестьянин из Отар-Мойнак привез большую телегу прекрасного перегноя и свалил его возле западных ворот храма. Теперь все это предстояло перенести внутрь к могилкам Якова Чепурина и Иосифа Сербинова на восточную половину двора. Сам перегной смешан уже с дерновой землей, но в ней оказались мелкие камешки и корешки, и ему приходилось тщательно перебирать все это богатство, прежде чем погрузить в корзину. Когда он сидел возле кучи еще с первой корзиной, прошли мальчишки, два постарше с удочками и третий, совсем маленький, с жестяной банкой. Они поздоровались и на вопрос: куда вы так рано, ребята? дружно ответили, рыбачить, дедушка! Через полчаса они предстали его взору уже плывущие в лодке наискосок в сторону порта. Он видел, как они остановились довольно далеко от берега и закинули удочки. С восточной стороны двора они ему были не видны, но когда он приходил к перегнойной куче за очередной порцией, то первым делом смотрел в сторону рыбаков; что-то тревожное сидело в его душе. И вот, взглянул машинально снова в ту сторону, и не сразу его сознание смогло охватить смысл увиденного: залив был пуст! Паническим взором он обшаривал горизонт, метался им вдоль берега – лодки не было нигде. Чистая безмятежная гладь воды, слегка порозовевшей в лучах восходящего солнца, совершенно пуста, нет даже ни одной чайки. И тут он увидел две круглые детские головки, мелкими толчками плывущие к берегу. Две! только две! а где же третья?! И вдруг над морем, от того места, где была прежде их лодка, пронеслось стремительно что-то белое и исчезло за храмом с противоположной стороны. Отец Никифор немедленно бросился туда и увидел лежащего на траве мальчика. У него не было никакого представления о том, как он здесь оказался, да и не было времени совершенно предаваться размышлениям; он припал к его груди и долго держал на ней ухо, пока услышал там положенное тук-тук, тук-тук, затем прислушался к устам и уловил выходящее из них дыхание. И тогда счастливые, облегчающие и душу, и сердце слезы побежали из его глаз. Слезы благодарности к Всевышнему. Мальчик был жив! Он снова поспешил к западным воротам и с облегчением высмотрел лежащие на песке две фигурки. Конечно, если бы их сейчас сюда, подумал батюшка, но тут же осудил себя: слишком много я захотел! И пошел в сад. Мальчик лежал в прежней позе, но щеки у него уже чуточку порозовели, и грудь равномерно вздымалась – он спал. Тревожить его сейчас нельзя никоим образом, можно испугать ненароком, а вот чай к его пробуждению заварить просто необходимо. И он отправился в придел поставить чайник. После его возвращения ребенок, наконец, открыл глаза и сел; он долго смотрел перед собой, и, казалось, ничего не видел. Затем начал осматриваться и увидел священника, но в его взгляде ничего не изменилось – он с одинаковым выражением взирал на деревья, ограду и храм, как и на человека. Батюшка рискнул привлечь его внимание и шевельнулся. После этого в лице ребенка что-то изменилось, кажется, он пытался что-то вспомнить и вопросительно взглянул в глаза отца Никифора, словно надеясь прочесть в них подсказку. Губы его шевелились беззвучно, наконец, речь появилась.

– Я утонул? Где я теперь? А ты кто? – он выдал сразу три вопроса, и они явно утомили его.

– Я батюшка, помнишь, ты приходил в церковь с мамой в прошлое воскресенье?

Он вспомнил, кивнул согласно и протянул к священнику руки. Тот поднял его и понес к храму, сейчас будем пить чай. Хорошо?

– Хорошо, – ответил малыш, – а у тебя сильные руки. Теплые и сильные, как у нее!

– У нее? – священник остановился. – А она кто?

Мальчик закрыл глаза, помолчал, затем снова их открыл и улыбнулся.

– Она тетя. Она …– он запнулся, – нет, она птица. Или нет, она тетя с белыми крыльями.

– Ты ее узнал? Ты видел ее когда-то раньше.

– Нет, не узнал. Но я ведь не видел ее лица, только у нее был голос, как у моей бабушки.

– Голос? Ты слышал голос? – отец Никифор снова остановился. – Что же она сказала?

Она сказала …– он вдруг умолк, и батюшка проследил за его взглядом. К церкви со всех ног мчались его компаньоны. – Но я не помню, что она сказала. Что-то хорошее, а не помню.

– Вовка! Ты как? – закричали мальчики, еще не добегая до ограды.

– Я хорошо! Я нормально, – и он заерзал, явно собираясь высвободиться. Но его не отпускали. – Пока ты выпьешь чай, они тебя подождут, я тебе обещаю, – сказал батюшка и унес его в трапезную. Там он ему налил кружку, дал мятный пряник и вышел к ограде. Снизу смотрели две перепуганные и заплаканные мордашки, но все это – испуг и слезы – было для них уже в прошлом, а сейчас они уже почти счастливые. Потому как главное – все живы!

– Ну, расскажите мне все по порядку. Только, чур, не врать! Чья лодка?