Всеобщая история чувств

Когда несколько лет назад я руководила программой по обучению писательскому мастерству в Сент-Луисе (Миссури), я частенько пользовалась цветом как тонизирующим средством. При любых обстоятельствах, будь то явившаяся ко мне в кабинет студентка с покрасневшими глазами, или прощальная колкость секретарши, или причуды истерически дотошного председателя, я старалась возвращаться домой в одно и то же время, чтобы из панорамного окна гостиной, выходившего на Форест-парк, полюбоваться закатом. Каждый вечер закат расцветал пурпурными плюмажами пампасной травы, выпускал в розовое небо фуксиновые фейерверки, потом его оттенки сгущались – от переливчатой павлиньей зелени до всех оттенков индийской синевы, по которой время от времени алебастровыми статуэтками проплывают облака. Я хотела любоваться им постоянно, не отрываясь ни на минуту. Однажды, сплетничая за салатом из креветок с авокадо в претендующем на элитарность факультетском клубе с анорексичной нервической молодой коллегой, я обнаружила, что не могу дождаться завершения дня, когда можно будет выбросить из головы всю эту замогильную трепотню, придвинуть кресло к окну и омыть чувства чистыми цветами, мощным потоком визуальных впечатлений, даруемых закатом. То же самое повторилось на следующий день, в кофейной комнате, где я мило беседовала с дамой – историком литературы, которая всегда одевалась в тусклейшие камуфляжные цвета и уводила беседу далеко за пределы первоначальной темы. Пока она разливалась о своих излюбленных каролингских поэтах, я привела мышцы лица в положение «вся внимание», но перед моим мысленным взором солнце склонилось к горизонту, в зеленом сиянии появились серно-желтые прожилки, и по краю небосвода потянулась пурпурная цепочка облаков. Вы переплачиваете за свою квартиру, поучала моя собеседница. Вообще-то из моей квартиры открывался вид на парк и все его изменения в соответствии с временами года, в роскошное панорамное окно можно было каждый вечер любоваться закатом; кроме того, мое жилье находилось всего лишь в квартале от очаровательного района с мощеными улицами, где было полно художественных галерей, антикварных магазинов и национальных ресторанов. Но это очень дорого, повторяла дама, имея в виду не только финансовые траты, но и чрезмерную экстравагантность такого образа жизни. В тот вечер, глядя, как в калейдоскопе заката абрикосовый и розовато-лиловый цвета неторопливо рвались на алые полосы, я думала: обездоленные ощущениями унаследуют землю, но прежде сделают ее недостойной того, чтобы жить на ней.

Если рассуждать о смерти, после которой человек, возможно, угаснет, как пламя свечи (никаких достоверных сведений об обратном не имеется), то, пожалуй, не важно, если мы порой чрезмерно, не слишком ловко и чересчур близко принимая к сердцу, тревожимся друг о друге. Не важно, что мы слишком любопытны в отношении природы, слишком открываемся для усвоения опыта, наслаждаемся непрерывным расходованием чувств в стремлении близко и любовно узнать жизнь. По всей видимости, не важно, если все мы, пытаясь быть жадными, но скромными наблюдателями бесчисленных спектаклей жизни, иногда кажемся неуклюжими, или лезем в грязь, или задаем глупые вопросы, или показываем свое невежество, или говорим что-то не то, или по-детски загораемся интересом. И, наверно, нет ничего страшного в том, что прохожий видит, как мы суем пальцы во влажные внутренности десятков венериных башмачков, чтобы узнать, какие там обитают жучки, – и считает нас немного эксцентричными. Или соседка, вынимающая из ящика свою почту, видит нас, стоящих на холоде со своими письмами в одной руке и ярко-красным осенним листом в другой; его цвет поражает наши чувства, как разряд электрошокера, и мы стоим с широкой улыбкой, парализованные до полной неподвижности прелестью причудливой сети прожилок листа.

Почему осенью листья меняют цвет

Осень застает нас врасплох. Что там, на дереве, в начале сентября – щегол или просто первый перекрасившийся лист? Краснокрылый черный дрозд или сахарный клен, закрывающий свою лавочку на зиму? Остроглазые, как леопарды, мы замираем и, щурясь, пытаемся уловить признаки движения. Утренний иней плотно улегся на траве и превратил колючую проволоку в струну из звезд. Желтый клочок на отдаленном холме кажется освещенной сценой. И наконец до нас доходит: это подкрадывается осень, точно по расписанию, с грузом зябких ночей, жутковатыми праздниками и роскошными, до замирания сердца, цветными листьями. Скоро листья на деревьях начнут вянуть и сворачиваться в сжатые кулачки, чтобы затем опасть. Сухие стручки на травах тарахтят, будто крохотные тыквенные погремушки. Но сначала – несколько недель роскошной пестроты с расцветками светлыми, пастельными, похожими на конфетти. Люди на всем протяжении сезона увядания путешествуют по Восточному побережью, чтобы только полюбоваться им.