Читаем Всеобщая история кино. Том 1 (Изобретение кино 1832-1897, Пионеры кино 1897-1909) полностью

Событие было столь значительным, что газета «Тан» почтила его длинным фельетоном драматического критика Адольфа Бриссон, зятя и преемника Франциска Сарсе. Бриссон излагает художественные взгляды создателей «Фильм д’ар», цели, которые ставили перед собой режиссер Ле Баржи и его ассистент Кальметт. Их теории были далеко не глупы и оставались в силе во все время существования немого кино. А частично они с успехом могли бы быть использованы и сейчас.

«Когда мы расчищаем путь кино, — пишет Брис-сои, — мы создаем искусство. Как только природа усилиями человека, его труда укладывается в определенные формы — возникает стиль. Актер, позирующий перед аппаратом и старающийся точно передать то, что от него требуют постановщики, одной лишь гармонией своих жестов или верным выражением лица создает внешний рисунок того персонажа, которого он должен изображать.

Схватить, отобрать, зафиксировать разнообразие жизненных проявлений и образов, обобщить их — такова задача. Но кино не ограничивается изображением действительности, оно оживляет прошлое и с помощью актеров восстанавливает великие события истории, воссоздает их среду и атмосферу».

А вот что говорит Бриссон об «Убийстве герцога Гиза»:

«Эта драма, пережитая заново, восстановлена во всем ее трагизме. Герцог Гиз вырывается из объятий Маргариты де Нуармутье, чтобы попасть в западню, где его ждет хладнокровно подготовленная смерть. Король вооружил убийц, расставил их на пути жертвы и, переходя от одного к другому, «натравливает, улыбается, ободряет», проверяет их шпаги, пробуя их остроту кончиком пальца. Появляется герцог, смелый, с решимостью во взоре, с гордой осанкой, уверенный в своих силах.

Едва он переступает порог королевской комнаты — восемь рук хватают его и закалывают. Он делает несколько шагов, увлекая за собой всю свору. Мы следуем за ним по коридорам дворца, присутствуем при его агонии. Он падает. Затем вытягивается, окровавленный, в разорванном платье. На земле валяется подушка короля с монограммой в короне; ее герцог схватил случайно, пытаясь защититься от ударов.

Дело сделано. Убийцы с облегчением вздыхают: «Все кончено». И Генрих подходит, счастливый и боязливый. Он велит обыскать труп. Письмо, которое на нем находят, возбуждает в нем ненасытную злобу: «Негодяй! Унесите его, я не могу его видеть!»

И шестеро убийц с трудом тащат громадное тело герцога вниз по лестнице. Его обвертывают соломой и бросают на пылающие в камине поленья.

Этот «зрительный рассказ», в котором Лаведан восстанавливает события с большой скрупулезностью и страстью, неизгладимо запечатлевается в памяти. Он не утомляет. Картины сменяют одна другую, иногда чересчур быстро и лихорадочно, иногда они слишком компактны, собраны, но в то же время удивительно впечатляющи. Это волнующий урок истории. Ничто так не доходит, как зрительные ощущения.

Альбер Ламбер, играющий герцога, и Ле Баржи в роликороля — великолепны. Вот настоящее амплуа для Ле Баржи. Не роли любовников, а характерные роли, роли кровожадных предателей, высокопоставленных негодяев. Он должен быть необыкновенным Яго и Салюстом.

… Еще одно слово… Камилл Сен-Санс создал для «Убийства герцога Гиза» шедевр симфонической музыки».

Публика подтвердила мнение критика. Перед «Убийством герцога Гиза» повсюду преклонялись как перед шедевром.

Об этом фильме говорили и много плохого. Уверяли, что он оказал на кино пагубное влияние, что он ввел жестикуляцию, декламацию, выспренность, пафос, что он завел кино на ложный путь, уведя его с правильного направления, намеченного Мельесом.

В противовес этому мнению мы можем сказать, что «Герцог Гиз» был хорош тем, в чем он превосходил Мельеса, и посредствен тогда, когда следовал его традициям.

Только люди, не видевшие этого фильма, могут утверждать, что актеры в нем жестикулируют и мелодекламируют. Такой упрек можно скорее отнести к актерам труппы Мельеса. Они злоупотребляют условными жестами (традиция, идущая от театра), утрированной мимикой, комикованием и гримасничанием. В «Герцоге Гизе», наоборот, актеры играют сдержанно, почти всегда верно. Они верны программе, которую изложил Бриссон: «Сводить движения к основному, добиваться чистоты и правдивости жестов».

Надо также признать, что сценарий Лаведана хорош, как только может быть хорошим сценарий немой драмы, длящейся всего 20 минут и обходящейся почти без надписей.

Правда, историческое происшествие трактовано с несколько грубым реализмом. Сейчас мы бы не вынесли вида убийцы, обыскивающего труп жертвы, или камников, сжигающих тело убитого в камине.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов
Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

Новая книга знаменитого историка кинематографа и кинокритика, кандидата искусствоведения, сотрудника издательского дома «Коммерсантъ», посвящена столь популярному у зрителей жанру как «историческое кино». Историки могут сколько угодно твердить, что история – не мелодрама, не нуар и не компьютерная забава, но режиссеров и сценаристов все равно так и тянет преподнести с киноэкрана горести Марии Стюарт или Екатерины Великой как мелодраму, покушение графа фон Штауффенберга на Гитлера или убийство Кирова – как нуар, события Смутного времени в России или объединения Италии – как роман «плаща и шпаги», а Курскую битву – как игру «в танчики». Эта книга – обстоятельный и высокопрофессиональный разбор 100 самых ярких, интересных и спорных исторических картин мирового кинематографа: от «Джонни Д.», «Операция «Валькирия» и «Операция «Арго» до «Утомленные солнцем-2: Цитадель», «Матильда» и «28 панфиловцев».

Михаил Сергеевич Трофименков

Кино / Прочее / Культура и искусство
Новая женщина в кинематографе переходных исторических периодов
Новая женщина в кинематографе переходных исторических периодов

Большие социальные преобразования XX века в России и Европе неизменно вели к пересмотру устоявшихся гендерных конвенций. Именно в эти периоды в культуре появлялись так называемые новые женщины — персонажи, в которых отражались ценности прогрессивной части общества и надежды на еще большую женскую эмансипацию. Светлана Смагина в своей книге выдвигает концепцию, что общественные изменения репрезентируются в кино именно через таких персонажей, и подробно анализирует образы новых женщин в национальном кинематографе скандинавских стран, Германии, Франции и России.Автор демонстрирует, как со временем героини, ранее не вписывавшиеся в патриархальную систему координат и занимавшие маргинальное место в обществе, становятся рупорами революционных идей и новых феминистских ценностей. В центре внимания исследовательницы — три исторических периода, принципиально изменивших развитие не только России в ХX веке, но и западных стран: начавшиеся в 1917 году революционные преобразования (включая своего рода подготовительный дореволюционный период), изменение общественной формации после 1991 года в России, а также период молодежных волнений 1960‐х годов в Европе.Светлана Смагина — доктор искусствоведения, ведущий научный сотрудник Аналитического отдела Научно-исследовательского центра кинообразования и экранных искусств ВГИК.

Светлана Александровна Смагина

Кино