Всеобщая теория забвения

Вот так, при помощи обычного воровства и толики удачи, Луду завела на террасе небольшой курятник, заодно укрепив среди жителей Луанды веру в существование и могущество Кианды.

Мулемба Че Гевары

Во дворе, где образовался пруд, растет огромное дерево. Из книги об ангольской флоре, найденной в библиотеке, я узнала, что это мулемба (Ficus thoningli). В Анголе его называют Королевским деревом и еще – Деревом слов: с давних времен собы и макоты – вожди и их советники – часто собирались под ним, чтобы в тени поговорить о делах племени. Самые высокие ветви почти достают до окон моей спальни.

Иногда в глубине кроны, между тенью и птицами, я вижу обезьяну-самца, который прогуливается между ветвями. Он, наверное, кому-то принадлежал, может быть, убежал от своих хозяев, или, наоборот, те его бросили. Я ему сочувствую: как и я, он – инородное тело в этом городе.

Инородное тело.

Дети бросаются в него камнями, женщины преследуют с палками в руках. Орут, оскорбляют.

Я дала ему имя. Че Гевара. За строптивый нрав и чуть насмешливый взгляд – высокомерие правителя, лишенного королевства и короны.

Однажды я застала его на террасе поедающим бананы. Не знаю, как ему удается сюда забраться. Может быть, он запрыгивает с ветки мулембы на оконный карниз, а потом уже на парапет. Меня это не беспокоит: бананов и гранатов достаточно для двоих. По крайней мере, пока.

Мне нравится разламывать плоды граната и перекатывать зернышки в ладонях, любуясь их блеском. Люблю даже само слово “гранат” – яркое, словно утренний свет.

Жеремиаш Палач и его вторая жизнь

Все мы в ходе нашей жизни можем познать разные ипостаси существования и, в конце концов, – отказа от него. Не многим тем не менее удается примерить на себя чужую кожу. Жеремиаш Палач почти испытал, что это такое. После казни, по недосмотру тех, кто ее проводил, он очнулся на слишком короткой для его метра и восьмидесяти пяти сантиметров кровати, настолько узкой, что если не держать руки скрещенными на груди, они тут же повисали по обе стороны ложа, упираясь в цементный пол. Он чувствовал сильную боль во рту, в горле и груди, дыхание давалось с трудом. Открыв глаза, Жеремиаш увидел низкий потолок, весь в трещинах и струпьях облупившейся краски. Небольшая ящерица висела прямо над ним и с любопытством его рассматривала. Из крохотного, под самым потолком окна напротив кровати, словно волны, в комнату проникали первые запахи рассвета.

“Я умер, – подумал Жеремиаш. – Умер, а эта ящерица и есть Бог”.

Однако было похоже, что Создатель еще не определился относительно его участи. Эта нерешительность показалась Жеремиашу еще более странной, нежели то, что он предстал перед Богом, принявшим облик рептилии. Он знал, и давно, что ему суждено вечно гореть адским пламенем. За пытки и убийства. И если поначалу он делал это по долгу службы, выполняя приказы, то потом вошел во вкус. Жеремиаш чувствовал себя по-настоящему активным и полноценным человеком только тогда, когда ночами напролет за кем-то гонялся.

– Ну, решай же, – сказал Жеремиаш ящерице. Точнее, попытался сказать, издав лишь череду невнятных звуков. Он попробовал снова и, словно в кошмаре, опять изверг только мрачное бульканье: – Не пытайся говорить. Вернее, говорить ты уже никогда не будешь.

Несколько последовавших мгновений Жеремиаш полагал, что Бог обрек его на вечное молчание. Пока не скосил взгляд вправо и не увидел рядом с собой необъятных размеров женщину, прислонившуюся к двери. Ее руки с маленькими, нежными пальцами выплясывали перед ней в причудливом танце, сопровождавшем слова: