Всешутейший собор

Знамена, славой освященны,
Готовы веять на полях,
Сердца сего полка вспаленны
Ударить быстро на штыках…
Герои юны с новым жаром,
В сей день объятые, рекут;
Как здесь, удары за ударом
У нас на злобных потекут.
Дерзнем, разрушим и низложим;
Рука Суворова быстра;
Все для ЕКАТЕРИНЫ можем;
И возгласим сто крат: ура! ура! ура!

Современного ценителя поэзии могут покоробить и кажущиеся странными инверсии, и такие не слишком ловкие сочетания, как «удары за ударом… потекут» и «сердца… вспаленны… ударить» и т. д. Но не будем забывать, что это XVIII век и подобные и даже более значительные «огрехи» допускал и поэт-образец Сумароков, на что обратила внимание Н.Ю. Алексеева, автор книги «Русская ода: Развитие одической формы в XVII−XVIII веках» (СПб, 2005). По ее словам, некоторые торжественные оды Сумарокова (а именно на него и равнялся Хвостов) удивительным образом походят на «вздорные оды», которые он же и пародировал. Кроме того, названные стихи Хвостова пелись. А текст несет в этом случае совершенно иную смысловую нагрузку: при пении сглаживаются шероховатости, заметные на бумаге или при чтении вслух. К слову, это не единственное произведение Хвостова, положенное на музыку. В творческом содружестве с композитором О.А. Козловским он сочиняет «Хор для польского на случай присутствия Ея Императорского Величества и Их Императорских Высочеств Государей Великих Князей и Великих Княгинь, и знаменитых гостей графа Гаги и графа Вазы, в доме его превосходительства Льва Александровича Нарышкина, что на Мойке. 1796 года августа 23 дня» (СПб, 1796).

«Красный и высокий стиль» отличает «Стихи на отъезд Его Сиятельства Графа Александра Васильевича Суворова-Рымникского из Москвы в Санкт-Петербург 1791 года, февраля 26 дня». Здесь используются самые высокие славянизмы, создающие особую атмосферу торжественности. Восторженный певец деяний полководца риторически вопрошает:

Но что еще рещи? На что Пиит
искусство,
Где ясно говорит сердец всех
граждан чувство,
Которые к Тебе усердием горят
И в искренних душах желание
творят…
Всяк жаждет видети лицо того
Героя,
Кем Измаил упал и тьмы турецка
строя.
Но что узрят они? Миролюбивый
взгляд,
Уста, гласящи честь, и тьму
сердцам отрад,
Гряди со торжеством, Герой,
к стенам Петровым,
Благоволением украсясь тамо
новым.

«Ода на день тезоименитства… великого князя Константина Павловича 1791 года, 21 мая» интересна тем, что в ней поэт обращается к 12-летнему царственному отроку с наставлением от лица самой императрицы:

Сидя у ног Российска Трона,
Учися истине закона,
Из уст Царицыных внемли,
«Что Царь – народов благодетель,
Что честность, кротость,
добродетель
Всех выше титлов на земли,
Что почесть сладкая короны
Нередко грусть влечет царю;
Коль слушати не хочет стоны,
Он должен предварить зарю,
Лишаться собственна покоя,
Чтоб милости пролить рекою,
Чтоб истины цвели весы,
Чтобы расторгнуть суд строптивый,
Совет вельмож отвергнуть
льстивый,
Во благе провождать часы.

А ведь эта ода предназначалась для декламации в присутствии августейших особ, потому каждое слово, да еще сказанное от монаршего имени, должно было быть строго выверено. В тексте наличествуют чисто ломоносовские метафоры («Пути отверзла Фебу новы // Рукой багряною заря»). Есть здесь и сопряжение «далековатых» идей, что может быть воспринято как своего рода поэтическая смелость автора («Раздор, светильник сотрясая // И искры в пепле возбуждая, // Летит – и всюду сеет зло»; «зависть бледная»). Вместе с тем используются слова, характерные для «низкого» стиля («Враги в крови своей запнутся», «Так кровь на Рымне не простыла»). Все это создает особый выразительный строй од Хвостова, которые А.С. Пушкин метко назвал «не слишком громкозвучными».