Всешутейший собор

Не знаем, является ли это только литературным предлогом или скромный Хвостов был тогда и в самом деле невысокого мнения о своих «творениях», но здесь он называет себя «парнасским вралем» и опасается наскучить своей Музой признанному эстету:

Боюсь, чтоб я в стихах теперь
Не отворил ей [скуке. – Л.Б

.]дверь:
Затем держал я Музу строго,
С тобой болтать хотящу много…
Заедет ежель скука в гости,
Без всех досад, без всякой злости,
Нимало не плодя речей,
С парнасской девушкой моей,
И, взяв у них обеих руку,
Вон Музу выслать, вон и скуку;
И так парнасский враль вперед,
Узнавши это, не пойдет.

Но собственное несовершенство не мешает автору поведать Строганову о своей творческой и жизненной позиции:

Совсем не возбужден корыстью,
Черчу пером я без искусств
Вещание сердечных чувств…
Я счастлив в участи моей:
Без пышности, без лент, ключей…

По-видимому, Хвостов очень дорожил мнением Строганова и пекся о том, чтобы голос его лиры был услышан сим меценатом. Впоследствии он напишет «Стихи на смерть графа А.С. Строганова» (1811), где будет славить его как покровителя литературных талантов:

Но Музы пусть скорбят, рыдают,
Лишась в нем друга своего,
Искусств бессмертием пылает
Любовь к словесности его.

Впрочем, в конце XVIII века и самого Дмитрия Ивановича похваляли за «любовь к наукам, и благоволение к упражняющимся в оных». Слова эти взяты нами из книги «Новая новинка, или Всево понемношку. В стихах и прозе, забавное творение» (СПб, 1792). Составитель этого компилятивного сборника, скрывшийся под инициалами Н.К., посвятил его Хвостову и говорит в дедикации о своем усердии и «глубочайшем высокопочетании» адресата. Говоря о «любви к наукам», Н.К., по всей видимости, намекает на избрание Хвостова членом Российской Академии, состоявшееся в 1791 году.

«Отрывок чувства и размышления на случай убиения Марии Антуанеты, Королевы Французской» написано по горячим следам в 1793 году. Примечательно, что автор взывает здесь к «нежной тени» Расина – классика XVII века, удаленного по времени от «злодейского умерщвления», а не к деятелям французского Просвещения. Ведь, как отметил историк В.Н. Бочкарев, в годину революционных событий «Екатерина резко порывает с теми, к мнению которых она в былое время любила прислушиваться. Один за другим исчезают по ее распоряжению бюсты философов и писателей XVIII века из галереи Эрмитажа…

Только бюст Вольтера долго оставался на своем месте; наконец и он был вынесен на исходе 1792 года». Читаем у Хвостова:

Кто мне изобразит печаль, унынье,
страхи?
Восстань, приди, творец
бессмертной «Андромахи»,
Дай чувства кисти мне заставить
сострадать,
Наставь, как ты умел принудить,
возрыдать…
Природы изверги; не братья,
не французы,
Которых сладостью своей высокой
Музы
Умел чувствительность растрогать,
согревать,
Которых заставлял ты слезы
проливать
При описании мечтательной
напасти.
Нет, нет: то нелюди, в них зверский
дух и страсти,
Дар разума затмен, погасли искры
чувств,
Без веры, без Царя, без чести,
без искусств,
Во зле ожесточась, ревут, на все
дерзают;
Преторгнув все бразды, самих себя
терзают.
Не слезы льют они, не слезы —
кровь рекой.

Поэт выступает сторонником монархического правления и вполне разделяет убеждение Екатерины II о том, что «безначалие есть злейший бич, особливо когда действует под личиною свободы, сего обманчивого призрака народов». Он пишет:

Корабль дерзнет ли в путь
без кормчего кормы?
Так слепы без Царя всех воли,
всех умы.

Завершается текст угрозой «варварам» – убийцам «кроткого Людовика» и его «нежной супруги»:

Уж вихрь пламенный на них готовь
восстать;
Уже! отвергнем взор от сих
исчадий злобы,
Что дышат, вкусят казнь,
где ступят, найдут гробы.