Всешутейший собор

Господствует мнение, что Екатерина познакомилась с Потемкиным в памятный день низложения Петра III, когда она, одетая в мундир Преображенского полка, на дороге между Петербургом и Петергофом приняла из его рук темляк к сабле. Однако сослуживец Григория по Конногвардейскому полку Д.Л. Боборыкин сообщает, что первая встреча случилась раньше, когда по представлению Орловых наш пародист предстал перед Екатериной. Великая княгиня попросила его показать свое искусство. Он отвечал, что никаких талантов не имеет, но слова эти произнес с легким немецким акцентом, точь-в-точь голосом Екатерины. На мгновение повисла напряженная пауза. Подумать только: передразнивать августейшую особу – дерзость неслыханная! Но великая княгиня ничуть не прогневалась: напротив, она поощрительно рассмеялась, ободряя смелого вахмистра. Следом за ней залились хохотом и обескураженные сперва Орловы. Расплылся в улыбке и сам Потемкин. «Это забавное обстоятельство, – резюмирует Боборыкин, – обратило на [Потемкина] внимание Государыни, скоро перешедшее в склонность, а потом и в страсть».

Дар пародировать до поразительного сходства Потемкин будет ценить и в других. Сардинский посланник А. Парело свидетельствует, что «при такой наклонности князь благоволит к людям, одаренным одинаковою с ним способностью, и мы знаем, что многие, в том числе и актеры, вкрались ему в милость с помощью этого средства». К числу замечательных имитаторов, близких светлейшему, следует отнести генерала С.Л. Львова (о нем мы еще расскажем). Современник сообщает и о таком случае: «Бывши в Петербурге, узнал [Потемкин], что в Херсоне какой-то чиновник хорошо передразнивает несколько известных лиц: тотчас отправил он за ним курьера; как скоро тот приехал, то приказал передразнивать ему всех, кого умеет, потом и самого себя. Его светлость, позабавившись таковым дарованием, приказал ему отправиться в свое место».

Особенно уморительно изображал Потемкин манеры придворных. А как бесподобно передразнивал он гордую и чопорную княгиню Екатерину Дашкову! Императрица много раз требовала повторить сей номер на бис. Вообще, так смешить Екатерину, как это умел делать Потемкин, не мог никто. И хотя Екатерине и Потемкину посвящено множество исследований (укажем в этой связи на только что вышедшие монографии Д.Н. Шахмагонова и К.А. Писаренко), не уделено достаточно внимания тому, что шутка и балагурство одушевляли их отношения, придавали им новый импульс. Вот что пишет английский историк С. Монтефиоре о поре, непосредственно предшествовавшей их бурному роману: «Сведений о Потемкине за эти годы сохранилось немного, и почти все они легендарны. Прослеживая день за днем жизнь екатерининского двора, мы встречаем его, время от времени выступающего из толпы, чтобы обменяться острой шуткой с императрицей, – и исчезающего снова. Он делал все, чтобы его появления запечатлевались в памяти».

Шутки Потемкина действительно крепко запомнились Екатерине. Уже после сближения с Григорием Александровичем она пишет ему письма в интимно-шутливом тоне, хвалит за веселость и сама пытается его позабавить. «Желаю быть здоровым и возвратиться к нам здоровым и веселым, как рыбка», – напутствует она его в 1772 году. А вот некоторые выдержки из писем Екатерины Потемкину за один только 1774 год: «Куда как нам с тобою бы весело было вместе сидеть и разговаривать… Пожалуй, напиши, смеялся ли ты, читав мое письмо, ибо я так и покатилась со смеху, как по написании прочла. Какой вздор намарала, самая горячка с бредом, да пусть поедет; авось либо и ты позабавишься». В другом послании: «Голубчик мой, я Вас чрезвычайно люблю, и хорош, и умен, и весел, и забавен». А вот концовка еще одного ее письма: «Пожалуй, будь весел сегодни, а я по милости Вашей очень, очень весела, и ни минуты из ума не выходишь».