Всешутейший собор

Английский посланник Дж. Харрис говорил о «неповторимом юморе» Потемкина, проявлявшемся и в делах дипломатических. Шутки светлейшего приобретали тогда политический смысл. Так, во время приема императрицей прусского принца Генриха князь намеренно спустил с поводка свою шалунью-обезьяну, дав тем самым почувствовать гостю, что Россия больше не нуждается в союзе с Пруссией. А относительно колебаний австрийского канцлера он афористично писал Екатерине: «Кауниц ужом и жабою хочет вывертить систему политическую новую. Облекись, матушка, твердостию на все попытки, а паче против внутренних и внешних бурбонцев».

Между светлейшим и императрицей были в ходу и шутки особого, деликатного свойства. Ведь известно, что именно Потемкин поставлял Екатерине многих будущих ее фаворитов. Случай с Д.М. Дмитриевым-Мамоновым свидетельствует о том, что на сей счет существовал определенный ритуал. Дмитриев-Мамонов прибыл ко двору вместе с Потемкиным, при котором состоял адъютантом. Князь послал его поднести Екатерине некую акварель, приложив записочку с вопросом: что она думает о картинке? Оглядев посланца, государыня отписала: «Картинка недурна, но только не имеет экспрессии». Дмитриев-Мамонов тем не менее занял апартаменты во дворце рядом с покоями монархини, а совсем скоро Екатерина стала ласково называть его «Красный кафтан». Так шутить с императрицей мог себе позволить только «великолепный князь Тавриды».

Дюк де Ришелье отмечал в Потемкине поразительное соединение «гениального и смешного». Многие общавшиеся с этим Полубогом не уставали повторять, что никогда так весело не проводили время, как в его обществе. Однако князь, который вообще не терпел грубой лести, раздражался вдвойне, когда подозревал, что над его шутками смеялись из подобострастия и угодливости. Памятен случай, когда одного вельможу, громко захлопавшего какой-то его остроте, он прилюдно ударил по щеке.

Обращаясь к светлейшему, бельгиец-принц Шарль де Линь выдал следующий стихотворный экспромт:

Скажи, Потемкин, как соединились
вместе
В тебе и тонкий вкус, и чуткий
к гласу чести
Свободный гордый дух,
и юношеский пыл,
И мудрость старика? Друзьям
сердечно мил,
Любезен и остер, то скор и бодр
в делах,
То в думу погружен, философ
и монах.

В этой характеристике де Линь не забыл ни одно из качеств этого самобытнейшего и оригинальнейшего русского человека XVIII века. И остроумие Потемкина, наряду с другими привлекательными свойствами его личности, есть дар, который волею судеб был ниспослан ему и обогащал всех, кому доводилось пользоваться благодеяниями князя, служить под его началом, просто жить рядом с ним. Этот дар светлейший привносил в свои амбициозные планы, военные баталии, масштабные строительные проекты, составившие славу России. Потому юмор Таврического дорог сегодня и нам, его благодарным потомкам, тем более что шутки его не устаревают…

Когда в 2.30 утра 13 октября 1791 года к императрице прискакал нарочный с известием о внезапной смерти князя, Екатерина, оплакивая столь тяжелую для нее утрату, написала: «Какой он был мастер острить, как умел сказать словцо кстати!» А спустя полторы недели она призналась Ф.М. Гримму: «Князь Потемкин своею смертию сыграл со мной злую шутку. Теперь вся тяжесть правления лежит на мне… Ах, Боже мой, опять нужно приняться и все самой делать!»

Полет во сне и наяву Сергей Львов

Сардинский посланник при русском дворе в 1783−1787 годах маркиз де Парело говорил об унизительной роли шута в окружении светлейшего князя Г.А. Потемкина-Таврического. «При князе, – сообщил он, – [роль эта] принадлежит одному полковнику, который ищет повышения помимо военных подвигов», и относит его к числу «прихлебателей» и «униженных прислужников». Историк В.Г. Кипнис установил, что полковник этот – не кто иной, как Сергей Лаврентьевич Львов (1742−1812), и также аттестовал его резко отрицательно: «Карьерист, угодливый придворный, человек с сомнительной нравственной репутацией». Современники, однако, говорили прямо противоположное: человек этот «заслужил уважение и по уму, и по нравственным качествам». И в пользу сего как раз и свидетельствует тот факт, что Львов долгое время был любимцем проницательного Потемкина («первым фаворитом большого фаворита», как шутливо назвал его писатель Н.Ф. Эмин). А Потемкин, по общему признанию, обладал «величайшим познанием людей»! Как мы покажем, Львов, без сомнения, был человеком духовно близким князю Тавриды, пленившим его как своими военными талантами, так и неистощимым остроумием.