Всевидящее око

После прочтения справки доктора Локк сурово нахмурился. Сознавая, что завладел вниманием аудитории – и, в частности, молодого Марквиза, – я воспользовался оказией объявить, что, в дополнение к дурноте, меня сразила еще более страшная болезнь: приступ grand ennui[71].

– Grand ennui? – раздраженно воскликнул лейтенант.

– Ярко выраженного характера, – сказал я.

На это самые проницательные кадеты захихикали. Другие, однако, расстроенные задержкой, начали недвусмысленно выражать свое недовольство.

– Что это за зверюга? Эй, гони ее прочь, Папаша!

(С крайним сожалением я вынужден дать пояснения к прозвучавшему прозвищу. По сравнению с моими однокурсниками я выгляжу значительно старше – в чем нет ничего удивительного, потому что лет мне больше, чем им. Мой сосед по комнате, мистер Гибсон, для сравнения, выглядит лет на пятнадцать. Ходили непристойные слухи, что изначально в академию был зачислен мой сын, а потом зачисление перешло на меня в связи с предполагаемой безвременной смертью юноши.)

Идиотские выходки были прекращены адъютантом кадетов, и я с радостью сообщаю, что большинство парней из моей роты взирали на происходящее без комментариев. Одним из них был Артемус Марквиз.

Тем временем Локк продолжал распаляться. Хотя я предпринял все меры, чтобы убедить его в том, что состояние моего здоровья внушает серьезные опасения, он отмел мои доводы и предупредил, чтобы я следил за собой, иначе он будет вынужден писать рапорт. Заявив о своей невиновности, я сказал, что он сам может спросить у доктора, если хочет. Произнося эти слова, мистер Лэндор, я совершил крайне рискованный поступок. Взглядом нашел в толпе Артемуса Марквиза и незаметно, но вполне красноречиво подмигнул ему.

Если б Марквиз был более благочестиво настроен по отношению к отцу, он, вероятно, глубоко оскорбился бы и, следовательно, сразу лишил бы меня надежды на сближение. Вы спросите меня, почему я счел целесообразным подвергнуть себя такой опасности? Я, видите ли, уже давно пришел к выводу, что человек, радостно отвергающий религиозную традиционность, с такой же готовностью отвергает и семейную. Признаю, у меня не было заведомых доводов, однако мои предположения вскоре подтвердились веселой гримасой на лице молодого человека. Я услышал, как он сказал:

– Это правда, лейтенант. Отец говорил мне, что никогда такого не видел.

Мой восторг по поводу такого поворота событий подтолкнул меня к новым действиям. Сержант Локк уже поворачивался к Артемусу, намереваясь отчитать его за дерзость, и я громко, чтобы все слышали, заявил, что приступы моей болезни сильнее всего проявляются во время богослужения.

– Боюсь, придется пропустить службы, – многозначительно произнес я. – Как минимум три последующих воскресенья.

Я увидел, как рука Артемуса метнулась ко рту – чтобы скрыть то ли смех, то ли потрясение, не могу сказать. Сержант же Локк накинулся на меня с еще большим рвением. Противоестественно низким голосом он обвинил меня в «неподобающей наглости» и выразил мнение, что один или два дополнительных наряда в караул поспособствуют моему «излечению». Полистав свой вездесущий блокнот, он вознаградил меня тремя штрафными баллами и добавил четвертый за плохо начищенные сапоги.

(Мистер Лэндор, я вынужден прервать повествование и слезно молить вас о том, чтобы вы поговорили с капитаном Хичкоком. Я никогда не пошел бы на столь наглые нарушения, если б не ставил во главу угла дело, порученное академией. Штрафные баллы меня волнуют не сильно, а вот дежурство в карауле стало бы огромной обузой для нашего расследования – да и для моего здоровья тоже.)

Локк приказал мне возвращаться прямиком в казарму со строгим наставлением, что мне лучше быть там, когда с утренней инспекцией придут офицеры. Я внял его словам и честно сидел в квартире двадцать два в Южных казармах, когда вскоре после десяти часов раздался стук в дверь. Представляете мое удивление, мистер Лэндор, когда я увидел, как в комнату входит сам командир. Я тут же вскочил и принял стойку «смирно» и с облегчением увидел, что кивер и мундир аккуратно висят на деревянных штырях на стене, а кровать тщательно заправлена. По неизвестной мне причине капитан Хичкок распространил свою инспекцию дальше обычных границ и решил осмотреть и гостиную, и спальню. Даже прокомментировал состояние щетки для обуви. Когда инспекция закончилась, он спросил – в чрезвычайно ироничном тоне, я бы сказал, – как обстоят дела с моей дурнотой. Я позволил себе лишь уклончивый ответ. Затем капитан Хичкок предписал мне прекратить настраивать против себя Локка. Я заверил его в том, что это никогда не входило в мои намерения. Едва ли мои заверения удовлетворили командира, но он ушел.