Всевидящее око

Я вот к чему: неудивительно, что мое появление в столовой было проигнорировано. И это дало мне возможность поговорить с одним из буфетчиков, высокоинтеллектуальным негром, который за десять лет работы в академии многое повидал и услышал. Он мог рассказать, кто из кадетов таскает хлеб, а кто – мясо, кто из них умело пользуется ножом, а у кого ужасные манеры, кто трапезничает у «Матушки Томпсон», а кто перекусывает печеньем и солеными огурцами из лавки. Его проницательность простиралась дальше пищи: он мог предсказать, кто из кадетов сможет окончить академию (немногие) и кто полжизни будет прозябать в звании младшего лейтенанта.

– Сезар, – сказал я, – вы могли бы указать на кое-кого из этих парней? Незаметно. Не хотел бы показаться невежливым.

Чтобы убедиться в его точности, я попросил сначала идентифицировать По. Сезар мгновенно нашел его – тот склонился над тарелкой и с отвращением тыкал в горку репы с бараниной. Потом я назвал еще несколько ничего не значащих имен кадетов, о которых я слышал, но с которыми не общался. А уже после этого, постаравшись придать голосу беспечность, сказал:

– О, и еще сын доктора Марквиза. Где он?

– Он – один из командиров столов, – сказал Сезар. – Там, в юго-западном углу.

Так я впервые увидел Артемуса Марквиза – сидящим во главе стола и несущим ко рту вилку с куском вареного пудинга. Осанка у него была как у пруссака, четкий профиль стоило бы чеканить на монетах, покрой формы повторял изгибы тела. И, в отличие от других командиров столов, которые вскакивали и рявкали, он управлял своими голодными подчиненными именно так, как описал По: без явной демонстрации власти. Я увидел, как двое из его кадетов заспорили из-за того, кто будет разливать чай. Не вмешиваясь, Артемус откинулся на спинку стула и стал наблюдать, причем на лице его появилось выражение почти праздности. Отпустив поводок, он дал им порезвиться, сколько они хотели, а потом дернул – иначе как получилось, что они вдруг прекратили собачиться? И разве каждый из них не бросил на Артемуса быстрый уважительный взгляд, прежде чем вернуться к своим делам?

Единственный, с кем заговаривал Артемус, был кадет слева от него. Светловолосый воин – такой здоровяк с мощной челюстью, который говорил с полным ртом, и при этом щеки у него надувались, как жабры. С шеей такой толстой, что казалось, будто это она заправляет головой. Рэндолф Боллинджер, как сообщил мне наш выдающийся Сезар.

Можно было наблюдать за ними всю трапезу, многие трапезы – и не найти ничего необычного. Они беседовали в типичной для мужчин манере. Улыбки были искренними, движения свободными. Никакой угрозы. Они смеялись шуткам друг друга, встали, когда пришло время вставать, и замаршировали, когда пришло время маршировать. Не было ничего – абсолютно ничего, кроме, думаю, красивой внешности Артемуса, – что отличало бы их от сверстников.

И все же они отличались, я чувствовал это нутром. Чувствовал, когда думал о них.

«Да, Артемус. Артемус. А почему бы нет? Вырезал сердце у Лероя Фрая…»

Все складывалось в такую идеальную картину, что я чуть не перестал доверять ей. Сын хирурга со свободным доступом к инструментам и справочникам – и мозгам – отца. Кто лучше него мог выполнить столь сложную задачу в столь трудных условиях?

Забыл упомянуть. Был момент, когда Артемус Марквиз повернул голову, очень медленно, и встретился со мной взглядом. Ни намека на смущение. Ни малейшего желания усыпить мою или чью бы то ни было бдительность. Просто чистый взгляд зеленовато-карих глаз, похожих на идеально вытертые аспидные доски.

И в эту секунду я понял, что он противопоставляет свою волю моей, бросает мне вызов.

Во всяком случае, эта мысль тревожила меня, когда я покидал столовую. Солнце светило достаточно ярко, чтобы жечь сетчатку. В артиллерийском парке какой-то бомбардир полировал бронзовый ствол восемнадцатифунтовой пушки; еще один толкал тачку с сосновыми бревнами к дровяному двору. От причала для лодок по пологому холму лошадь тащила пустую телегу, и колеса громыхали, как огромная корзина с горохом.

У меня в кармане лежала записка для По: «Молодчина! Хочу узнать как можно больше о Боллинджере. Раскиньте сеть пошире». Я нес ее в наше тайное место в саду Костюшко. В этом саду, Читатель, нет ничего особенного – во всяком случае, учитывая его название. Всего лишь крохотная терраса, вырубленная в скалистом берегу Гудзона. Там можно найти несколько камней, кое-какую траву, парочку стойких хризантем… Ах да, и, как сказал По, чистый ключ, бьющий из камня… и вытесанное на этом камне имя великого польского полковника, который руководил строительством форта Вест-Пойнт. Именно в этом укромном уголке, как рассказывают, он и отдыхал от своих забот. В наши дни здесь не отдохнуть – во всяком случае, в теплые месяцы, когда вокруг полно любителей достопримечательностей; а вот в ноябрьский день, если правильно поставить вопросы, можно получить ответы, как их получил Костюшко.