Всевидящее око фараона

Когда он понял, что случилось, он завыл от тоски и отчаяния, как дикий зверь. Судьба отняла у него самое дорогое, единственное, что у него оставалось, любимую жену, самого близкого, родного человека на свете. Говорят, что мужчины не плачут. Федор плакал, плакал долго, до изнеможения, держась за холодную неживую тонкую ладошку. Потом он достал из ящика стола «Око» — он давно уже убрал его в стол и не вспоминал о нем несколько месяцев и вдруг вспомнил. Он тряс его, вопрошая, как это могло случиться, почему, почему его не предупредили, почему не спасли, не помешали. Это было похоже на сумасшествие. Потом он швырнул артефакт в угол. «Око» ударилось об пол, об стену, но на нем не появилось даже царапины, оно все так же матово сияло, было все так же безупречно холодно и мертво. Федор поднял его и со злостью зашвырнул в ящик стола.

Анечку похоронили. Федор и прежде был замкнут и нелюдим, а теперь стал еще угрюмее и мрачнее прежнего. Изнутри его сжигали ненависть и жажда мщения. Если раньше он не выносил тестя, то теперь, после смерти Анны, он прямо, без обиняков, обвинил Николая Ивановича в убийстве дочери. Федор убил бы и его самого, но это был бы слишком легкий исход. Нет, он будет мучить его, изводить, пока тот, наконец, не поймет и не признает весь ужас содеянного, не встанет перед Федором на колени, каясь и моля его о прощении за сломанную жизнь, за гибель собственной дочери.

После разразившегося в день похорон скандала он прекратил всяческое общение с тестем. Повесил в их убогой гостиной на стене портрет Анны и стал ждать.

Федор долгое время жил совершенно один и мог о себе позаботиться. Он мог постирать свои вещи, умел торговаться с лавочниками, достать дрова, приготовить еду. А вот Николай Иванович ничего такого не умел. Еще до революции у него имелись жена и прислуга. После отъезда во Францию о нем заботилась жена, затем, когда супруга умерла, — дочь, Анечка. Да и жизнь в Париже была не так трудна, как в советском Ленинграде. Квартиру могла убрать консьержка, белье было легко сдать в прачечную, а пообедать можно было в кафе или ресторане. Суровый советский быт рядового гражданина не предусматривал такого роскошества.