Всеволод Бобров

Но на предложение Тарасова, получившего бразды правления сборной после московского чемпионата, стать его помощником Чернышёв ответил отказом. Думается, не в последнюю очередь из-за огульных наскоков Тарасова в вышеприведённой статье.

Заключительные строки упомянутой книги Виктора Викторова, передававшие душевное состояние Всеволода Боброва, звучали так: «Теперь надо немедленно начинать подготовку команды к мировому первенству 1958 года, к поездке в Осло». Но этого не случилось — московский чемпионат мира стал для Боброва последней страницей его спортивной биографии.

Благоговевший перед талантливыми игроками Аркадий Чернышёв всегда рассчитывал на Боброва, пусть и на истерзанного травмами, видел в нём не просто лидера команды, но демиурга, вдохновителя.

Тарасову же находившийся на излёте Бобров не был нужен. Равно как его партнёры по тройке. Авторитарный тренер уже имел в своём распоряжении сильных игроков следующего поколения, создавал новую команду, и имевшие собственное мнение ветераны являлись для него помехой.

И когда Тарасов заметил у Вениамина Александрова ростки «премьерства», да ещё под разговоры, что у того есть задатки стать «новым Бобровым», он немедля сделал всё, чтобы подвести молодого парня под мерки «колхозного» хоккея.

Александр Нилин, чьи оригинальные, порой даже парадоксальные оценки спортивных событий били в точку, в одном случае, на наш взгляд, промахнулся.

Начал он свою миниатюру так: «Желая уязвить Тарасова, Бобров всегда и везде называл своим учителем в хоккее Аркадия Ивановича Чернышёва, хотя никогда и ничему не мог учиться у динамовского тренера, с которым столкнулся в работе лишь на излёте своей карьеры...»

Всеволод глубоко уважал Чернышёва. Был ему благодарен за достижения, которых добился под его руководством, за уяснение многих тактических нюансов, позволивших постичь тренерскую профессию.

При этом Аркадий Иванович не растворялся в своём любимце, мог при необходимости и поставить его на место.

Подтверждением этого является рассказанный защитником сборной Иваном Трегубовым эпизод («Футбол-хоккей», № 49 за 1975 год): «Я вспоминаю крохотную деталь из нашего матча с канадцами на Олимпиаде 1956 года. Они остались втроём против пятерых наших. Вышла, естественно, тройка Боброва, как сильнейшая. И вот наш лидер пошёл выписывать вензеля на льду, обыгрывая канадцев одного за другим. Всё выглядело очень лихо. Только обведёт он двух, а на третьем споткнётся. Или пока обыгрывает третьего, два обыгранных уже опять перед ним. И Чернышёв без всяких колебаний снял тройку со льда, отчитал Боброва, а выпустил уваровское звено, которое тут же и забило гол, разорвав оборону передачами и перемещениями. Причём действия тренера не выглядели чем-то особенным, всё было в наших глазах так, как и быть должно».

Тогда почему же Всеволод Бобров называл Чернышёва своим учителем? Только ли для того, чтобы уязвить Тарасова?

Ответ на эти вопросы сформулировал Анатолий Салуцкий: «В тренерских концепциях Чернышёва и Тарасова было ещё одно коренное различие — уже не тактическое, а, скорее, педагогическое. Анатолий Владимирович являлся приверженцем, как уже говорилось, “колхозного” хоккея, требовал от игроков равного самопожертвования.

Чернышёв — принципиальный противник такого подхода. Ему принадлежат такие слова: “Я не помню случая, чтобы Бобров поймал шайбу на себя. Меня в то время это устраивало. Тарасов, чтобы компенсировать другие хоккейные качества, сам ложился под шайбу и требовал этого от других. Но если бы Всеволод лёг под шайбу...

Для меня Бобров был дороже. В него попадает шайба — он выбудет из игры, а это для команды большая потеря. Это заставляло меня не требовать от Боброва таких действий. Позже я и Александра Мальцева никогда не выпускал на поле, если команда играла в меньшинстве, вчетвером против пятерых. Мальцев не для этого создан. Он умница, его надо использовать, когда у противника четыре человека. Зачем же таких хоккейных ‘генералов’, как Бобров и Мальцев, пускать в пехотную атаку?”».

Заключим продолжением миниатюры Александра Нилина: «Конечно, и на излёте “Бобёр” был велик, как при дебюте... Вероятно, и пятьдесят седьмой год не стал бы последним для Боброва, если бы не столь несчастливое стечение обстоятельств. Чернышёв брал измученного травмами Всеволода в сборную, но в московский чемпионат мира тот уже не смог вписаться. И в клубе у Тарасова неудачнику чемпионата, склонному своим лидерством лимитировать тренерскую власть, ничего хорошего ждать не приходилось.

Тем более что после неудачи Чернышёва в Москве наступила очередь Анатолия Владимировича возглавлять сборную...»

У наших ведущих тренеров различным было и гипотетическое представление о том, как бы выглядел Всеволод Бобров, будь у него возможность оказаться среди хоккеистов следующих поколений.

По мнению Аркадия Чернышёва, если бы Всеволод рос с последующими поколениями лучших хоккеистов, он мог бы всегда сверкать.