Всеволод Бобров

Кстати, о клюшках. Делали мы их с братом тогда сами. Выпиливали из фанеры крючки и скрепляли их мелкими гвоздиками. Потом эти крючки приклеивали к палкам и плотно обматывали сыромятным ремнём. Получались клюшки, правда, у каждого своеобразные, сделанные по индивидуальному вкусу, но, в общем, совсем как настоящие.

В 1935 году мы переехали из маленького деревянного домика в новый — четырёхэтажный, кирпичный. Рядом с ним, всего метрах в двадцати, была чудесная травяная площадка, а за нею начиналось болотистое озеро, которое все мы почему-то называли “бочагой”. Площадка служила нам прекрасным летним стадионом, а “бочага” — зимним. Помню, лёд ещё совсем некрепкий, трещит даже под нашим ребячьим весом, а мы уже носимся по озерку со своими самодельными клюшками.

В этих “свободных”, не связанных никакими официальностями играх как нельзя лучше крепли, развивались индивидуальные качества и наклонности каждого. Хорошо помню, уже с самых первых своих шагов в хоккее я почувствовал непреодолимую страсть к скорости, к обводке, к стремительным проходам. Когда они мне удавались, ребята говорили: “Здорово, Севка!”».

Их общее с Всеволодом детство вспоминал в своей книге «Эти настоящие парни» Олег Белаковский — знаменитый спортивный врач, много лет работавший со сборными СССР по футболу и хоккею: «Семья Бобровых жила рядом с нами. Я часто приходил к братьям, присаживался к ним на диван и слушал эти первые в моей жизни разборы игр. Потом вместе с Севой и Володей мы спускались на их семейный каток, который каждую зиму Михаил Андреевич заливал во дворе дома. Здесь он учил сыновей технике бега на коньках, владению клюшкой, отработке ударов...

Что-то изменилось в нашей игре. Всё меньше становится стихийных атак, откровенной грубости, стремления любыми средствами, любыми путями нашвырять как можно больше “банок” в ворота противника. Красивый финт, красивая обводка или передача уже не проходят незамеченными.

Теперь вокруг поля толпятся не только мальчишки и девчонки. Всё чаще среди наших первых зрителей мы видим взрослых. И, что нам особенно льстит, известных всему Сестрорецку спортсменов из мужских команд завода имени Воскова.

И вообще мы уже не “дикие” дворовые команды, сражающиеся двор на двор, улица на улицу. Мы организованны, у нас есть имя — “хоккейная команда второй сестрорецкой школы”, и у нас есть свой основной и очень грозный соперник — хоккейная команда первой школы, которая находится в Разливе. У нас есть расписание игр, мы официально зарегистрированы в спортклубе, и, что самое главное, мы включены в игры на первенство Ленинградской области среди школьников.

Тренирует нас не просто тренер. Нас тренирует человек-легенда. Герман Николаевич Худяков старше нас лет на пятнадцать. Он уже известен как один из самых сильных хоккеистов не только в Сестрорецке, но и в сборной Ленинграда. В одном из матчей он сумел обвести практически всех соперников и, выйдя один на один с вратарём, забил красивый гол. Но он был не только нашим тренером, но и педагогом...

Я хорошо помню Боброва мальчишкой. Может быть, потому, что жизнь сложилась так, что в течение долгих лет мы оставались друзьями, часто возвращались к дорогим нам воспоминаниям детства. Мы склонны идеализировать детские годы, но и потом, позже, у меня никогда не возникало “разночтений” с теми, кто знал Севу Боброва периода сестрорецкой “бочаги”...

В физическом плане Бобров был просто одарён. И одарён с детских лет. Он прекрасно бегал, был прыгуч, крепок и очень пластичен. Обладал редким по силе ударом, резким, внезапным, ошеломляющим. Севка очень красиво двигался. Красиво обводил соперника. Великолепным было его скольжение. Он, я бы сказал, двигался необыкновенно музыкально. Широко, певуче, свободно. И всем этим он делился с нами. Но, увы, так двигаться мог только он. Остальные просто бегали на коньках. Как бегает большинство мальчишек. Резко, угловато, с большим раскатом, прежде чем набрать скорость. Да и скорости были так себе...

Что ещё поражало уже в те годы в Боброве? Два обстоятельства, уже тогда предвещавшие в нём мастера.

Во-первых, абсолютное неприятие поражения. Эта, как теперь говорят, идиосинкразия к проигрышу. Он физически не воспринимал его. Душа его не принимала поражения. Оно было противно его нутру... Конечно, этим он заражал нас. И уже вся команда в целом рвалась к победе, вырывая успех на последних минутах.

И вторая черта. Черта, без которой тоже нет мастера. С детских лет этот человек был очень стоек по отношению к боли. Ну, сами представьте, ребята целыми днями гоняют то в футбол, то в хоккей. Никаких защитных приспособлений, конечно же, нет. То ударили бутсой, то упал и рассёк бровь, то резанули коньком, то заехали в глаз довольно-таки тяжёлым плетёным мячом. Смею вас уверить, это довольно больно. И вот мальчишка, стиснув зубы, терпит боль. Слёзы на глазах, а терпит. Первые уроки воли, первые уроки спортивного мужества...