Всевышний

— Откуда взялись все эти люди?

Он, чуть улыбнувшись, посмотрел на меня с усталым видом.

— Скажите, — прошептал он, — как вы меня находите? Я сильно изменился!

— Здесь слишком много народа, — сказал я, оглядывая комнату.

— Подойдите же! С правой стороны я больше не могу пошевелиться, там все отказало. У меня такое впечатление, ну да, попробуйте понять, мне кажется, что половина моего тела состоит из кирпича: там мурует, возводит стену каменщик. Может ли такое быть?

— Если вас действительно парализовало, вы не должны больше особо страдать, — сухо заметил я.

— Но иногда стена разваливается: тогда все рушится, все распадается. Возвращается жизнь. — Он оглядел меня. — Вы выглядите…

— Да, со мной тоже не все в порядке.

— Вполне терпимо.

Он продолжал мучительно меня разглядывать. Он казался растерянным и при этом предельно усталым; мне хотелось из милосердия его прикончить.

— Мне кажется, вы не изменились. Вы справитесь с болезнью: вы ее выматываете.

— Вы так думаете?

Он погрузился в размышления. Ему приходилось изо всех сил напрягаться, чтобы не впасть в дрему. Время от времени он гримасничал. «У меня прошла лихорадка», — сказал он с мимолетной улыбкой. Но вдруг уставился на меня краем глаза с не внушающей доверия живостью; я видел, как позади его лица проступает злобная проницательность, так и норовящая вынырнуть из глубин этого огромного тела, дабы сказать свое слово. Но только слова не выходили; доносился какой-то храп, не имеющий никакого отношения ко рту, разве что к груди или животу; открытый рот ждал и, получая лишь бесформенные крохи, с отвращением их отбрасывал. Внезапно он отчетливо произнес: «Болезнь не всегда развивается одинаково»; затем, удовлетворенный, задержал на мне исполненный силы взгляд, который длился, колебался и наконец меня потерял. Я обернулся, дверь все еще была полуоткрыта. «Не уходите. А это?» — пробормотал он, глядя на мою руку. — «Это Рост постарался». — «Рост?» — «Да, медик с первого этажа». Тут он начал кашлять или, скорее, шумно задышал; его словно переполнял воздух, от которого следовало как можно скорее избавиться. Когда он закончил, прошла, казалось, и подавленность.

— Ну вот! Теперь каменщик может спокойно вернуться к своей стене, — весело заявил он. — Он работает не слишком быстро, что верно, то верно. Сегодня заболевшие уже не затягивают: три дня, два дня, одна ночь. Некоторые семьи гибнут за двенадцать часов.

— Я слышал о подобных случаях.

— Почему для одних — несколько мгновений, а для былых больных — недели, месяцы, а то и больше? И что хуже, что лучше? Говорят, что критическое время — три часа пополудни. Вы знали об этом?

— Что вы понимаете под былыми больными?

— Первопроходцев, тех, кто подцепил заразу раньше, пока эпидемия еще не разгорелась. Вам рассказывали историю семьи Роста, его сестры и матери?

— Нет, Рост не особо меня интересует.

— Ха-ха, он вам не нравится? Из-за его тщеславия? Вы находите его слишком заносчивым?

— Осторожнее, вы начинаете уставать.

— Нет, если я прервусь, я потеряю нить. Послушайте, это произошло какое-то время тому назад, во второй половине дня: две эти женщины, выйдя по соседству за покупками, вернулись довольно поздно. По словам девушки, которая жила у них на правах пансионерки, обе были в полном здравии. За едой сестре Роста показалось, что все блюда невкусны, слишком пряны, ей хотелось пить, и после ужина ее сморила легкая сонливость. Проснувшись, она, однако, почувствовала себя нормально и начала наводить в квартире порядок. За работой на нее напал неодолимый зуд, она непрестанно скребла себе колени и икры: внезапно она вскрикивает и показывает остальным красные пятна, высыпавшие цепочкой у нее на бедре. Стоило ей это заметить, как она словно помертвела. Мать, увидев, в каком состоянии ее дочь, забегала по квартире как безумная, крича и жестикулируя, не думая ни о больной, ни о соседях, ни о самой себе. Пансионерка выбежала на поиски помощи. Что произошло во время ее отсутствия? Когда она вернулась, позвонив в диспансер, квартира была в огне, горел уже весь дом. Захотела ли мать в своем безумии погибнуть вместе с дочерью, или же та, очнувшись и слишком страдая, подожгла на себе одежду? Все может быть.

— И это произошло с близкими Роста?

— Пансионерка живет здесь, — со смехом продолжал он, — и могла бы рассказать вам всю эту историю. С тех пор Рост стал героем, легендарной фигурой; он давит своим превосходством других, кому не выпало умереть настолько необыкновенным образом. Ну, что вы на это скажете? Если задуматься, — добавил он, исподволь в меня вглядываясь, — разве те, кто, как вы говорите, выматывает болезнь, кто заставляет ее тянуться и выживать, у кого хватает сил носить ее в себе и делать достаточно цепкой, чтобы заразить все встречное, не столь же важны, как и другие, которые увязают и исчезают за считаные часы?

— Что!?