Ещё не открывший своих глазок детёныш осторожно счищает с себя крохотным язычком остатки от яйца, жадно глотая прозрачную, мягкую кожицу и слизывая с лапок капельки липкой жидкости. Его чешуйки отдают синевой ночного неба, а на тёмных крыльях и животике поблёскивают под светом одинокой луны серебряные узоры, прямо как у отца.
“Малыш”, — тихо зовёт дракончика Летунья, вслушиваясь в испуганные, слегка нервные, но в то же время довольные мысли дракончика. Это его первая победа, принёсшая в жизнь много нового. Ведь он только что покинул укромный, тихий и удобный дом, в котором проспал так много времени, и оказался в незнакомом холодном месте. Дракончик не откликается на её мысленный возглас, продолжая заниматься своими делами, и в мыслях Летуньи вспыхивают искорки паники.
“Спокойнее”, — тут же успокаивает супругу Сочинитель, проходясь тыльной стороной коготка по спинке своего сына и помогая тому очиститься от остатков мокрой кожицы.
“Он не отвечает”, — делится своим беспокойством Летунья. — “А хотя… Важно ли это? Он наш. Твой и мой, маленький и чудесный сынок”.
“Именно”, — кивает дракон, улыбаясь и подставляя коготь с прозрачной плёнкой под мордочку дракончика. Маленькие, но уже острые клычки тут же впиваются в предложенное “угощение”.
— Малыш… — тихо зовёт Летунья дожёвывающего плёнку дракончика, и тот откликается, поднимая свою маленькую мордочку, силясь открыть свои глазки. Вот звёздный свет бьёт в мутные глаза дракончика, но тот будто бы не замечает его, оглядываясь по сторонам. В его голове драконица не видит отражения мира вокруг, лишь темноту и удивление по поводу того, что мир за пределами тесного яйца оказался точно таким же. Его выцветшие глаза поворачиваются к источнику шума, и дракончик осторожно тянет лапки к своей матери.
“Он слепой…” — две одинаковые мысли почти синхронно вспыхивают в головах драконов и между ними начинается короткий, бесшумный спор.
“Именно поэтому Оракул сказал нам лететь сюда! Он предвидел это… Он хотел, чтобы мы избавились от дракончика!” — не находила себе место Летунья, прижимая маленькое чудо к своей груди.
“Глупости”, — тут же поправляет её хмурящийся Сочинитель. — “Он всем так говорит делать”.
“Он мог предупредить!” — не унималась драконица, прижимая к себе своего негромко пофыркивающего детёныша.
“И что бы ты сделала?” — грустная улыбка наползает на морду дракона. — “Избавилась бы от яйца? Я бы не позволил. Да и разве так важно, какой он? Если он наш с тобой. Если он часть стаи, наше маленькое счастье. Я уверен, что, если бы детёныш не смог выжить, Оракул бы нас предупредил. Всё хорошо. Летунья… Всё хорошо”.
Крылья отца накрывают слегка потрясённую мать и тихо сопящего дракончика. Неуверенность покидала сознание Летуньи, уступая место тихому материнскому счастью. В конце концов, это её первый детёныш. И она будет его любить несмотря ни на что.
Когда слепой детёныш смог уже самостоятельно ходить по пещере, тыкаясь носом в холодные камни и удивлённо подёргивая своими маленькими ушками, ощупывая неожиданные преграды на своём пути, Летунья забрала своего маленького чудесного дракончика и вместе с Сочинителем отправилась на поиск стаи. Всё чаще в мыслях своего сына пара драконов замечала странные образы и обрывки мыслей. Вроде бы слепой дракончик пытался понять, что именно его окружает, прислушиваясь к миру вокруг и изредка моргая.
Дорога домой и поиск родной стаи не заняли много времени. Оракул остановил своих драконов на небольшом горном плато, объявив, что они никуда не полетят, пока не родятся два молодых дракончика. И если спина счастливой матери первого уже мелькала среди беседующих между собой драконов, то Летунье и Сочинителю только предстояло предстать перед старым, могучим драконом.
Оракул возвышался над каждым членом своей стаи. Он был самым старым драконом из когда-либо видимых Летуньей, и его дыхание давно отдавало старческой хрипотой. Тело дракона покрывали узоры из шрамов и ожогов, оставшихся ещё со времен древних, не знакомых ей войн. Следы когтей, оставленные драконами других стай, пересекали блестящую чешую на шее – большая часть тела старого дракона была покрыта серебристой чешуёй, и лишь небольшие вкрапления чёрных пятен можно было разглядеть на его хвосте. Некоторые говорили, что он был единственным выжившим ночным, родившимся в трёхлунную ночь за последние столетия.