Вся Агата Кристи в одном томе

Мосье Отэ кивнул.

— Когда вы сказали отцу о ваших намерениях относительно мадемуазель Добрэй, — продолжал он, — ваш отец удивился?

— Он был просто ошеломлен. Потом приказал мне тоном, не терпящим возражений, выбросить эту мысль из головы. Он никогда не даст согласия на наш брак, сказал он. Крайне уязвленный, я спросил его, чем ему не нравится мадемуазель Добрэй. Он так и не дал мне вразумительного ответа, туманно намекал на какую-то тайну, окружающую мать и дочь. Я отвечал, что женюсь на Марте, а прошлое ее матери меня не интересует. Тогда отец стал кричать, что вообще не желает больше обсуждать эту тему и что я должен отказаться от своей затеи. Такая ужасная несправедливость, такой деспотизм просто взбесили меня, особенно, может быть, потому, что сам он всегда был предупредителен с мадам Добрэй и Мартой и не раз говорил, что надо бы пригласить их к нам. Я совсем потерял голову, и мы всерьез поссорились. Отец кричал, что я целиком завишу от него, и тут, должно быть, я и сказал, что все равно сделаю по-своему, когда его не станет…

Пуаро вдруг перебил его:

— Значит, вы знаете, что говорится в завещании?

— Знаю, что половину своего состояния он оставил мне, а вторую половину — матушке, с тем чтобы после ее смерти я наследовал ее часть, — ответил молодой человек.

— Продолжайте же, — напомнил ему следователь.

— Потом мы кричали друг на друга, мы оба были уже в совершенно невменяемом состоянии, и тут я вдруг спохватился, что могу опоздать на поезд. Мне пришлось бегом бежать до самой станции. Поначалу я был вне себя от ярости, но вдали от дома гнев мой постепенно остыл. Я написал Марте о том, что произошло между мной и отцом, и ее ответ еще больше успокоил меня. Она писала, что мы должны быть стойкими и в конце концов отец перестанет противиться нашему браку. Нам надо проверить свое чувство и убедиться, что оно глубоко и неизменно. И когда мои родители поймут, что с моей стороны это не просто увлечение, они, конечно же, смягчатся. Разумеется, я не вдавался в подробности по поводу главной причины, которую выдвигал отец против нашего брака. Но скоро я и сам понял, что грубая сила — плохой помощник в таком деле.

— Что ж, перейдем теперь к другому вопросу. Скажите, мосье Рено, имя Дьювин вам знакомо?

— Дьювин? — повторил Жак. — Дьювин? — Он нагнулся и не спеша подобрал с пола нож, который прежде смахнул со стола. Он поднял голову и поймал на себе пристальный взгляд Жиро. — Дьювин? Нет, по-моему, незнакомо.

— Не желаете ли прочесть письмо, мосье Рено? Тогда, может быть, вам придут в голову какие-либо соображения насчет того, кто мог бы написать такое письмо вашему отцу.

Жак Рено взял письмо, быстро пробежал его, и краска залила его лицо.

— Оно адресовано отцу? — взволнованно спросил он. Голос его дрожал от возмущения.

— Да. Мы нашли письмо в кармане, в его плаще.

— А… — Он осекся, метнув взгляд на мадам Рено.

Следователь понял, что он хотел спросить, и ответил:

— Пока — нет. Не догадываетесь ли вы, кто автор письма?

— Нет, понятия не имею.

Мосье Отэ вздохнул:

— Невероятно загадочное дело. Ну что ж, отложим пока письмо. Итак, на чем мы остановились? Ах да, орудие убийства. Боюсь невольно причинить вам боль, мосье Рено. Я знаю, вы подарили этот нож вашей матушке. Очень печально… просто ужасно…

Жак Рено подался вперед. Его лицо, пылавшее, когда он читал письмо, теперь стало белым как мел.

— Вы говорите… отец был… был убит ножом из авиационной стали? Нет, невозможно! Это же маленький, почти игрушечный ножик!

— Увы, мосье Рено, такова горькая правда! Этот игрушечный ножик оказался прекрасным оружием. Остер как бритва, а черенок так удобно ложится в руку.

— Где он? Можно мне посмотреть? Он что, все еще в… теле?

— О нет, конечно. Его вынули. Вы действительно хотите посмотреть? Чтобы удостовериться? Что ж, это возможно, хотя мадам Рено его уже опознала. Мосье Бекс, могу я вас побеспокоить?

— Конечно. Я тотчас схожу за ним.

— Может быть, лучше проводить мосье Рено в сарай? — вкрадчиво предложил Жиро. — Он, вероятно, захочет увидеть отца.

Молодой человек содрогнулся и отчаянно замотал головой. Следователь, который всегда был не прочь досадить Жиро, ответил:

— Пока не надо… потом, может быть. Мосье Бекс, будьте так любезны, принесите сюда нож.

Комиссар вышел из гостиной. Стонор подошел к Жаку и стиснул его плечо. Пуаро поднялся и стал передвигать подсвечники, стоявшие не совсем симметрично, — они давно уже не давали ему покоя. Следователь снова и снова перечитывал таинственное любовное послание в надежде найти подтверждение своей первоначальной версии — убийство на почве ревности.

Вдруг дверь с грохотом распахнулась и в гостиную ворвался комиссар.

— Господин следователь! Господин следователь!

— Ну? В чем дело?

— Ножа там нет!

— Как это — нет?

— Исчез. Испарился. Стеклянная банка, в которой он лежал, пуста!

— Что? — закричал я. — Не может быть! Ведь сегодня утром я видел… — Слова замерли у меня на языке.

Все, кто был в гостиной, уставились на меня.

— Что вы такое говорите? — вскричал комиссар. — Сегодня утром?