Вся Агата Кристи в трех томах. Том 1. Весь Эркюль Пуаро

Нет! Такого не может быть! Такая красивая женщина, как Мэри Кавендиш, не может быть убийцей. Хотя и случалось, что красивые женщины были отравительницами.

Внезапно я припомнил первую беседу за чашкой чаю в день моего появления в Стайлз-Корт и блеск в глазах Мэри Кавендиш, когда она сказала, что яд — женское оружие. А как она была взволнована в тот трагический вечер во вторник! Может быть, миссис Инглторп обнаружила что-то между Мэри и Бауэрштейном и угрожала рассказать ее мужу? Возможно ли, что это преступление было совершено, чтобы помешать разоблачению?

Потом я вспомнил загадочный разговор между Пуаро и Эвлин Ховард. Может, они именно это имели в виду? Может, это и была та чудовищная возможность, в которую Эвлин не хотелось верить?

Да, все подходило.

Неудивительно, что мисс Ховард предложила все замять. Теперь я понял ее незаконченную фразу: «Эмили сама…» В глубине души я согласился с мисс Ховард. Разве сама миссис Инглторп не предпочла бы скорее остаться неотомщенной, чем позволить такому ужасному бесчестию упасть на семью Кавендиш?

— Есть еще одно обстоятельство, заставляющее меня сомневаться в вашем предположении, — вдруг сказал Джон, и неожиданно прозвучавший голос заставил меня вздрогнуть.

— Что именно? — поинтересовался я, довольный тем, что он ушел от вопроса, каким образом яд мог попасть в какао.

— Хотя бы тот факт, что Бауэрштейн потребовал вскрытия. Он мог этого и не делать. Уилкинс был бы вполне удовлетворен, объяснив трагическую кончину нашей матери болезнью сердца.

— Да, — произнес я с сомнением. — Но неизвестно, может, он считал, что в итоге так будет безопаснее. Ведь кто-нибудь мог заговорить об отравлении позднее, и министерство внутренних дел приказало бы провести эксгумацию. Все могло выплыть наружу, и тогда он оказался бы в очень неловком положении, потому что никто бы не поверил, что человек с его репутацией известного специалиста мог совершить такую ошибку и назвать отравление болезнью сердца.

— Да, вполне возможно, — согласился Джон. — И все-таки… Ей-богу, не понимаю, какой тут мог быть мотив?

Я вздрогнул.

— Послушайте! — торопливо проговорил я. — Может быть, я совершенно не прав. И помните, все это абсолютно конфиденциально.

— О, конечно! Само собой разумеется.

Продолжая разговаривать, мы вошли через небольшую калитку в сад. Неподалеку слышались голоса: стол к чаю был накрыт под большим платаном, как в день моего приезда.

Цинтия вернулась из госпиталя. Я поставил мой стул рядом с ней и передал желание Пуаро посетить больничную аптеку.

— Конечно! Я буду рада, если он придет. Лучше пусть приходит к чаю. Надо будет с ним об этом договориться. Он такой славный! Хотя странный и даже немного смешной. На днях Пуаро заставил меня снять и заново переколоть мою брошь. Сказал, что брошь была неровно приколота!

Я засмеялся:

— Это его мания.

— Правда? Интересно.

Минуты две прошли в молчании, а затем, бросив взгляд в сторону Мэри Кавендиш и понизив голос, Цинтия снова обратилась ко мне:

— Мистер Гастингс! После чая мне хотелось бы с вами поговорить.

Ее взгляд в сторону Мэри заставил меня задуматься. Пожалуй, эти две женщины мало симпатизировали друг другу. Впервые мне пришла в голову мысль о будущем девушки. Миссис Инглторп, очевидно, не оставила в ее пользу никакого распоряжения, но я полагал, что Джон и Мэри, скорее всего, будут настаивать, чтобы она пожила с ними. Во всяком случае, до конца войны. Джон, я знаю, симпатизировал Цинтии, ему будет жаль, если она уедет.

Джон, отлучившийся на некоторое время, вернулся к чайному столу, но его обычно добродушное лицо было сердитым.

— Черт бы побрал этих детективов! — возмутился он. — Не могу понять, что им надо? Шарили по всем комнатам, повытаскивали все вещи, перевернули все вверх дном… Просто невероятно! Наверное, воспользовались случаем, что в доме никого не было. Ну, я поговорю с этим Джеппом, когда увижу его в следующий раз!

— Полно, Пол Прай,[46] — проворчала мисс Ховард.

Лоуренс высказался, что детективам приходится делать вид, будто они активно действуют.

Мэри Кавендиш промолчала.

После чая я пригласил Цинтию на прогулку, и мы медленно побрели к лесу.

— Слушаю вас, — сказал я, как только листва скрыла нас от любопытных глаз.

Девушка со вздохом опустилась на траву и сбросила шляпку. Солнечный свет, пронизывая листву, превратил ее золотисто-каштановые волосы в колышущееся от дыхания ветерка живое золото.

— Мистер Гастингс, — начала она, — вы всегда так добры и так много знаете…

В этот момент у меня мелькнула ошеломляющая мысль, что Цинтия — очаровательное создание, намного очаровательнее Мэри, которая никогда не говорила мне ничего подобного.

— Итак! — крайне благожелательно подтолкнул я ее, видя, что она колеблется.

— Хочу попросить у вас совета. Я не знаю, что мне делать.

— Что делать?

— Да. Видите ли, тетя Эмили всегда говорила, что она меня обеспечит. Полагаю, она забыла или не думала, что может умереть. Во всяком случае, не обеспечила меня и не оставила на мой счет никаких распоряжений. Теперь я просто не знаю, что мне делать. Как вы думаете, я сразу должна отсюда уехать?