Вся чернильная рать...

Советолог признает, что западная литература в Советской России «широко и большими тиражами издавалась… в первые послереволюционные годы. Два теоретических соображения объяснили подобную политику. Советское государство было связано обещанием сделать доступными массам те сокровища мировой культуры, которые при старом режиме были недоступны народу из-за бедности и неграмотности. В результате советские читатели получили возможность читать большинство произведений западной литературной классики и… большое количество современной западно-европейской литературы» [91].

Подобная политика издания зарубежной литературы в СССР продолжалась до второй мировой войны, а «в определенной мере», пишет Фридберг, осуществлялась и в послевоенный период.

Прямо скажем, констатация довольно скупая. Более маститые коллеги Фридберга были куда смелее в оценке издательской политики молодого Советского государства. Так, Фредерик Баргхорн в книге «Советское культурное наступление» (1960 г.) подчеркивал, что Советская власть в трудные после победы революции годы «потратила много сил и средств на сбережение произведений классиков и ознакомление с ними широких масс народа» [92].

Еще более откровенно заслуги Советской власти в этом вопросе признавал советолог Исаак Дейчер: «Пожалуй, ни в одной стране молодежи не прививали такого большого уважения и любви к классической литературе и искусству других народов, как в Советской России» [93].

А задолго до американских советологов объективную оценку работе по изданию зарубежной литературы в послереволюционной России дал всемирно известный английский писатель Герберт Уэллс в своей книге «Россия во мгле». Он восхищенно писал тогда: «В этой удивительной России, измученной войной, холодом, голодом и тяжкими невзгодами, всерьез делается большое литературное дело, которое немыслимо сейчас ни в богатой Англии, ни в богатой Америке… Духовная пища английских и американских народных масс оскудевает, становится все низкопробнее, и никому из власть имущих нет до этого дела. Здесь большевистское правительство… оказалось на высоте. В голодающей России сотни людей работают над переводами, их переводы набираются и печатаются, и, быть может, благодаря этому новая Россия так глубоко ознакомится с сокровищницей мировой мысли, что оставит позади все другие народы» [94].

А что же таит в себе загадочная фраза Фридберга о том, что широкая политика издания зарубежной литературы в СССР «в определенной мере» продолжалась и после второй мировой войны? Что это за «мера» и кто ее определял»? И зачем?

А вот зачем. Антикоммунист Фридберг явно не желает соглашаться с тем, что «новая Россия так глубоко ознакомится с сокровищницей мировой мысли, что оставит позади все другие народы» (Г. Уэллс), и потому предпринимает весьма хитроумные ходы, чтобы в глазах американских читателей своей книги приуменьшить, а то и свести на нет успехи Советской власти в этом вопросе.

Чем недоволен советолог

Он не без ехидства заявляет, что после второй мировой войны в СССР издавали из зарубежной литературы только, мол, «почтенных классиков» да тех, чьи «просоветские симпатии компенсировали их иностранное подданство» [95]. Он недоволен Всемирным Советом Мира, который, видите ли, «периодически объявляет юбилейные даты знаменитых писателей прошлого, что позволяет советской пропаганде истолковывать творчество классиков… в свою пользу» [96]. А после 1954 года эти русские и вовсе, по Фридбергу, «распоясались» и стали все более часто «использовать западную литературу» как некий инструмент в целях навязывания политики мирного сосуществования и разрядки [97].

В специальной сноске советолог счел нужным пояснить, что вообще Советский Союз умело использует культуру в качестве «оружия» для пропаганды. Более того, русские, мол, являются «единственной великой державой», которая энергично использует культуру других стран в своих целях. Вот вам «пример, знакомый миллионам на Западе». Что же это за «страшный» пример, обнаруженный Фридбергом? Оказывается, «советские ансамбли песни и танца всегда включают в свой репертуар одну или две песни, один или два танца страны, в которой они гастролируют. Механизм срабатывает отлично: это неизменно вызывает бурные аплодисменты…» [98].

Ах, эти коварные русские! Вот ведь до чего додумались! Песни и танцы народов других стран «используют», чтобы… вызвать аплодисменты.

Как видим, даже простой факт уважительного отношения советских артистов к культуре страны, в которой они гастролируют, Морис Фридберг склонен истолковывать в привычных для него пропагандистских клише времен «холодной войны». Подозрительность советолога поистине смехотворна.

М. Фридберг отмечает значительное расширение изданий в СССР произведений западных писателей в обозначенное десятилетие 1954—1964 годов: «Статистика… свидетельствует, что… общее количество произведений западных писателей, ставших доступными советскому читателю… было более чем щедрым» [99].