Вся эта кухня

Да ты что! Не могу представить, как ты печешь «Наполеон».

У меня была серьезная мотивация научиться: чтобы, во-первых, «Наполеон» был не только по праздникам. А во-вторых, чтобы ни одна зараза не могла запретить мне тырить горячие коржи. Когда ты повар, можешь сожрать хоть половину – ну, получится торт в два раза ниже положенного размера, невелика беда. Ради этого имело смысл приложить усилия.

Сперва «Наполеон» мы пекли вдвоем с папой, благо он унаследовал тетрадку с мамиными рецептами и никогда ничего не боялся делать сам. А потом уже я без папы. Просто папа не всегда вовремя оказывался под рукой. Ну и отлично все у меня без него получалось. Запороть «Наполеон» мне удалось только один раз, да и то исключительно по вине советской власти, которая коварно подменила настоящее сливочное масло так называемым «бутербродным», в результате чего мой заварной крем накрылся понятно чем. В нем плавали такие странные волоконца, похожие на картинки из учебника биологии: митохондрии, вакуоли, все вот это вот, в тысячекратном увеличении.

И с тех пор ты больше его не печешь?

Нет, что ты. Митохондриями меня не остановить. Тем более, что неудавшийся «Наполеон» мы смели с таким же удовольствием, как все предыдущие и последующие. Просто однажды у меня случилось просветление. После чего в организме обнаружился голос разума и сказал: «Остановись. На что ты гробишь время своей жизни?» Спасибо ему, лучше поздно, чем никогда. Смешно, кстати, что папа меня к изготовлению «Наполеонов» приохотил, он же и отвадил от этого занятия навсегда.

Но как?

Просто однажды он пришел домой и съел готовый «Наполеон». ВЕСЬ. Примерно за полчаса.

ОГО.

А торт при этом еще должен был ночь постоять, чтобы как следует пропитаться. Я прихожу, а папа, сытый и чрезвычайно довольный, говорит: «У тебя “Наполеон” какой-то сухой получился, но ничего страшного, я его уже съел».

Я бы очень расстроилась. Не, ну блин, обидно же!

Да, довольно обидно. Зато в тот момент до меня наконец-то дошло, что никакая еда не стоит угроханных на ее приготовление четырех часов жизни. Вообще никакая! Потому что съедается гораздо быстрей. Тогда у меня родилось золотое правило практичного кулинара: времени на готовку должно уходить не больше, чем на еду.

Отличное правило.

Ну, вскоре оно сменилось еще более золотым правилом: пусть еду готовит кто-нибудь другой, кому это нравится и интересно. А у меня куча дел. Правда, не факт, что этот кто-то другой непременно со мной поделится. Но, кстати, как ни странно, со мной всегда охотно делились едой.

Когда ты сидишь за столом и что-то рассказываешь, их легко понять!

Ну знаешь, тогда со мной было далеко не так интересно, как сейчас. Но меня все равно почему-то кормили все вокруг. И до сих пор кормят, натурально, только успевай уворачиваться. Видимо, в мой организм по ошибке встроен излучатель, как у зайчонка. Такой, чтобы любая бегущая мимо норы чужая зайчиха захотела зайти его покормить. И эта зараза гипнотически воздействует на окружающих, включая тех, кто не испытывает ко мне особой симпатии. Рефрен, сопровождающий всю мою жизнь: «Ты меня бесишь, сядь что-нибудь съешь!»

Даже немного обидно, что не в те руки чудесный дар попал. Потому что именно такой тип заботы я с детства принимаю как должное и не особо ценю. Для меня кормежка – совершенно точно не язык любви. Теоретически понимаю, что это может быть так, но ничего не чувствую.

А для меня как раз еда – один из главных языков любви. Никогда не забуду, как названная сестренка Юлька привезла мне испеченный лично для меня огромный «Наполеон». Метр на метр! Я съела его сама. За неделю. И была счастлива как никто. Для меня это очень про любовь. Больше, чем просто торт. Такое послание от Вселенной: «Ты никогда не умрешь от голода».

Мамочки. Метр на метр! Да уж, пожалуй, не умрешь.

Она его не только испекла, но и везла в метро, прикинь. С ВДНХ до Бутова. Потом несла через заснеженное поле. В компании двоих детей, которые были младше моих. Да, кстати. На торте еще был декор. Объемный паровозик из мастики и белого шоколада. С вагончиками.