– Я так не думаю. Точно не знаю.
– Но никто ничего тебе не говорил – голосов ты не слышала?
Девушка качает головой.
– За все это время он ничего не сказал. Не произнес ни одного слова.
Я уже на полпути домой, когда мне звонят. Увидев, кто это, я чертыхаюсь. Я обещал Алекс присутствовать при визите патронажной сестры, но тешил себя надеждой вернуться в участок до того, как моя команда сообразит, что я в самоволке. Увы моим надеждам…
Соединение начинает разрываться, но я все-таки слышу:
– Сэр! Это Тони Асанти.
Мне следовало бы догадаться, что это окажется он. Асанти с нами уже несколько месяцев, и пока что я не могу ни в чем его упрекнуть. Прилежный, толковый, великолепно подготовленный в техническом плане. Он делает то, что ему говорят, а когда нужно, проявляет инициативу. И все-таки есть в нем что-то такое, за что я никак не могу ухватиться, и, как мне кажется, то же самое могут сказать и все остальные члены команды. Каждый раз, когда я начинаю думать, что наконец вычислил его, ему снова удается поставить меня в тупик. Такое ощущение, будто Асанти играет роль, выполняет заученные движения, а его истинные цели находятся где-то в другом месте. Алекс говорит, что он, вероятно, просто чрезмерно честолюбив и плохо это скрывает, и я подозреваю, что в чем-то она права. Определенно, это объяснит, почему Куинн сразу же проникся к нему неприязнью, и, взглянем правде в глаза, у него также плохо получается это скрывать. Однако, в отличие от Куинна, Асанти лучше ладит с женской половиной команды, чем с мужской, что в нашем ремесле по-прежнему встречается нечасто. Быть может, дело просто в том, что он, как и они, знает, что такое быть в меньшинстве.
– В чем дело, Асанти?
– Прошу прощения за то, что беспокою вас, сэр. Мне кажется, я кое-что нашел.
Я хмурюсь.
– Что – ты имеешь в виду Дугласа Эпплфорда? Тебе удалось его разыскать?
Небольшая пауза. Смущение или расчет?
– Нет. Другое. Послушайте… будет лучше, если я объясню все при личной встрече. Если вас нет на месте, я могу к вам подъехать.
Разумеется, меня «нет на месте», черт побери. В противном случае он не звонил бы мне на сотовый.
Я слышу на заднем плане шум машин, значит, Асанти на улице.
– Я не в участке. Мне пришлось заехать домой. На минутку.
– Это в Райзингхерсте, правильно? Я могу подъехать туда.
Не знаю, почему меня раздражает то, что ему известен мой адрес, однако это так. Не то чтобы люди с работы не бывали у меня дома, однако это происходило не так часто. И это прекратилось с тех пор, как Алекс забеременела.
– Я буду отсутствовать около часа. Это не может подождать до моего возвращения?
Я слышу вздох.
– Если честно, сэр, не думаю.
– Мы ехали очень быстро. Но совсем недолго – всего несколько минут. Затем снова остановились, и он вытащил меня из машины. Сначала мы шли по чему-то твердому, затем по траве – земля была неровной, раскисшей от дождя. У меня промокли ноги. А потом он меня куда-то затолкал, я услышала, как захлопнулась дверь, и стало темно.
– Представляю, как тебе было страшно, – тихо произносит Сомер.
Фейт опускает взгляд, у нее дрожат губы.
– Я подумала, он сейчас меня убьет.
У нее по щекам текут слезы, и Эрика тянется через стол и берет ее руки в свои.
– Ты
Фейт собирается с духом.
– Он толкнул меня на пол. Я упала на спину. Пол был холодный. В мелких камешках. Я кричала и брыкалась, но он схватил меня за ноги и стащил трусики.
Теперь слезы текут ручьем, щеки стали красными.
Женщины снова переглядываются. Именно этого они и опасались. И теперь у них нет выбора: они должны надавить на девушку.
– Фейт, – мягко говорит Сомер, – сейчас я задам очень деликатный вопрос. Очень личный. Я сожалею, что вынуждена его задавать, и поверь мне, я бы его не задала, если б не крайняя необходимость. – Следует пауза, она крепче сжимает руки девушки. – Ты можешь сказать… тебе делали операцию по изменению пола?
Фейт отводит взгляд. Качает головой.
– Еще нет. Может быть, потом.
– Как ты думаешь, тот, кто это сделал, – по-твоему, он мог знать?
Теперь Фейт поднимает голову и смотрит на них. Она широко раскрывает глаза.
– Вы хотите сказать, был ли он
Сомер чувствует, что у нее горит лицо.
– Извини, Фейт, я не хотела быть грубой. Но ты должна понять, почему я спрашиваю, – это огромная разница. Мы хотим понять, с каким преступлением имеем дело. Чтобы сузить круг тех, кто мог это сделать.
Фейт вытирает слезы тыльной стороной ладони. Полицейские ждут, не торопят ее. Эрика слышит доносящийся откуда-то с улицы лай. Надрывистый. Обиженный. Вероятно, опять эта проклятая чихуахуа.
– Фейт, кто еще знает о том, что вы – трансвестит? – наконец спрашивает Эверетт. – Помимо ваших родных?
У нее дрожит голос.
– Здесь больше никто. Я никому не говорила.
– Даже своим подругам? Даже своей лучшей подруге?
Фейт отводит взгляд.