Вся история Фролова, советского вампира

Родители Иевлевой – Борис Яковлевич и Ольга Васильевна – были настоящими комсомольцами сороковых годов. Они оба в прошлом инженеры-строители. Для них совершенно естественным было то, что их жизнь принадлежит не им, а народу, государству, партии. Кому угодно – только не им. Им была свойственна жертвенность родом из первых христианских общин. Готовы были поделиться последним, действительно считали, что, если их о чём-то попросят, следует расшибиться в лепёшку, но просьбу эту выполнить. Им не приходило в голову особенно гордиться своим героизмом и считать свою работу чем-то выдающимся, хотя они хорошо знали, что такое строительная площадка на тридцатиградусном морозе, на ураганном ветру, что такое опасность, которой не придаёшь значения, потому что есть вещи поважнее, что такое ответственность перед государством, которое ничего не прощает. Им было от чего ожесточиться, но они не ожесточились.

Оба весёлые, открытые, их благородство было совершенно естественно, как будто по-другому просто не бывает. Они прожили трудную жизнь, и к старости оба были очень больны. Немецкий философ Ницше, совершенно не известный Фролову, но отлично известный, например, Сильвии Альбертовне и немного известный самой Иевлевой, написал как-то: «Что меня не убило, то меня закалило». Очень остроумный любимый народом афоризм. Но если что-то тебя не убило один раз, потом что-то другое опять тебя не убило, а потом что-то третье снова тебя не убило, – и в конце концов тебя не убило ещё много раз, то сначала ты, конечно, очень закалишься, но потом твои жизненные силы истощатся, и ты станешь больным человеком. Невероятно закалённым, но больным.

За их плечами были великие стройки, они разгружали и ставили на ход эвакуированные заводы во время войны. Запредельное напряжение тыла сменилось тяжёлым периодом послевоенного восстановления. Они не жаловались. Оба принадлежали к ВКП(б), Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Папа был из русской учительской семьи, мама – еврейка по происхождению. Родители Иевлевой любили свою страну, страна отвечала им взаимностью, как могла. А возможности её были ограничены. Старики нуждались в лечении, а лечение в системе бесплатного медицинского обслуживания было немного похоже на выигрыш в лотерею – на кого попадёшь. Они не отчаивались, в хандру не впадали. Болезни свои переносили бодро, подшучивая друг над другом, и единственной по-настоящему серьёзной их жизненной проблемой было отсутствие дочери, работающей на другом конце необъятной страны и приезжающей только раза два в год.

Иевлева изо всех сил старалась поменять их квартиру в Новосибирске на Ростов-на-Дону, чтобы видеть их постоянно и помогать им, но пока приемлемых вариантов не подвернулось.

Родителей Иевлевой, когда они уже переехали в Ростов, я знал очень хорошо. Да я, кстати, и помогал в переезде, и до этого она мне рассказывала о них. И потом, когда я с ними познакомился, то убедился, что в её рассказах не было никакого преувеличения…

Самолёт приземлился. Иевлева получила багаж, протиснулась через толпу встречавших и увидела маму и папу, ожидавших её возле стеклянной двери. Они улыбались ей, и папа махал рукой:

– Мы здесь!

Папа в костюме, с галстуком, мама в нарядном платье. Оба прямые, стройные, не согнувшиеся. В руках у папы букет цветов. Глаза у обоих сияют – вот наша девочка.

– Что делает с человеком уборка овощей на свежем воздухе, – сказал папа. – Ты просто не представляешь себе, какая ты красивая…

Вечером папе стало плохо. Приступ астмы. Мама кинулась с приготовленными на этот случай лекарствами, но помогали они плохо. Скорая помощь всё не ехала, наверное, по дороге у неё были другие пациенты, которым было ещё хуже, чем папе. Папа просил не звонить и не торопить: приедут, когда смогут.

От отчаяния Иевлева стала на колени перед его кроватью и положила правую руку ему на лоб, а левую на грудь. Она сама не знала, зачем она это сделала. Просто она хотела успокоить его, чтобы он почувствовал: она рядом.

Вдруг её горло перехватило, и она поняла, что не может дышать. Она мгновенно сосредоточилась на этом ощущении и заставила свои лёгкие сделать глубокий спокойный вдох, потом такой же спокойный выдох, потом пауза четыре секунды, снова – вдох, выдох. Она перестала чувствовать чьё-либо присутствие, полностью сосредоточившись на том, что происходит с ней самой. Что-то всё время не давало ей дышать. Какой-то спазм перехватывал грудь, и она начинала задыхаться. Но ей без труда удавалось преодолевать этот спазм и восстановить ровное и спокойное дыхание. С каждым разом возвращавшийся спазм был слабее и слабее. Бороться с ним не представляло для неё особого труда.

Она вдруг поняла, что глаза её давно закрыты. Она открыла их и увидела, что папа спит, дыхание его спокойно, а мама стоит перед ней с другой стороны кровати, и по щекам её текут слёзы.

В дверь нетерпеливо позвонили. Это наверняка была припозднившаяся скорая. К счастью, папа не проснулся. Иевлева открыла дверь и приложила палец к губам, прося, чтобы не шумели.