Вся ложь (ЛП)

— Разве ты не должен быть в Англии? — мои голосовые связки напрягаются от усилий, которые требуются, чтобы произнести эти слова. — Алекс сказал, что ты учишься в Оксфорде.

Он приподнимает бровь.

— Больше нет.

— Больше нет?

Что, черт возьми, это должно означать? Я терпела его придурковатые выходки только потому, что он должен был улететь на другой континент.

Словно читая мои мысли, его губы кривятся в ухмылке, когда он гладит мою челюсть своим худым большим пальцем.

— Я не могу оставить свою невесту одну, не так ли?

Поешь он в самые темные ямы ада.

Мы оба знаем, что это не так. Он остается здесь только для того, чтобы мучить меня и превратить мою жизнь в кошмар. Больше, чем оно уже есть.

— Не принимай сторону прислуги, только мою. — все его хорошее — или фальшивое — настроение исчезает, сменяясь холодным, суровым выражением лица. — Это понятно?

Я остаюсь неподвижной, не произнося ни слова. Если я это сделаю, я буду выкрикивать ругательства, и тогда он действительно задушит меня до смерти.

Это безумие, сколько его энергии просачивается мне под кожу, даже когда я пытаюсь прогнать ее.

Это похоже на гипноз.

Вот и все — меня загипнотизировали.

Он прижимает большой палец к впадинке на моем горле.

— Я спросил, это, блядь, понятно?

— Как скажешь, Эш.

Я стараюсь скрыть дрожь и страх в своем голосе, вкладывая как можно больше сарказма.

Большая ошибка.

Его рука превращается в сталь, когда он сильно сжимает ее. Мои глаза выпучиваются, когда мой небольшой запас воздуха исчезает.

Я вцепляюсь в его руку, царапая кожу. Как и в больнице, он не двигается с места.

Чертов псих борется за мою жизнь.

— Что это было? — спрашивает он, слегка ослабляя хватку.

— Ашер! Ашер!

Он убирает руку, но не отступает.

Я кашляю, массируя разбитое горло.

— Боже. Это просто имя.

Он смотрит на меня слишком долго, как будто пытается понять, как со мной поступить, и... терпит неудачу.

— Прекрати нести чушь. Куда ты собиралась в ту ночь? — спрашивает он спокойным тоном, словно он только что не пытался покончить с моей жизнью.

— Когда-нибудь слышал об амнезии? Это значит, что я не помню. — я указываю на свою голову. — Я даже не знаю, какого черта я с кем-то вроде тебя.

— Ты не со мной.

Обе его руки сжимают мои голые бедра и тянут меня вперед, так что мои ноги находятся по обе стороны от его положения на коленях. Я вскрикиваю, а затем задыхаюсь, когда его руки поднимаются вверх, пока не достигают середины моих бедер. Я пытаюсь вырваться, но он впивается пальцами в мои синяки, прижимая меня к себе.

— Ты принадлежишь мне. Каждая частичка тебя. Возможно, ты пыталась сбежать, но это больше не повторится. Не знаю, в какую игру ты играешь на этот раз, но я разберусь, и ты проиграешь, как ты делаешь каждый гребаный раз.

— Я пыталась сбежать? — я спрашиваю. — Почему?

От чего? Или, скорее, от кого? Это как-то связано с папиными друзьями-мафиози, или с Ашером, или с чем именно?

Так много вопросов и никакого ответа вообще.

— Это я и собираюсь выяснить.

Он держит руку на моем бедре, а другую подносит к моему лицу, прикладывая большой палец к моим губам. Все еще холодно, как в больнице, но мои нервы продолжают покалывать от этого ощущения.

Темные ресницы Ашера трепещут над его мрачным взглядом, как плащ, непроницаемый и суровый.

— Открой свой рот.

Если он думает, что повторится то, что произошло в больнице, то он жестоко ошибается. Я сделала это только потому, что это была уловка, чтобы заставить его ослабить бдительность. Теперь, когда он требует, это означает, что он контролирует ситуацию, а я не играю с Ашером, контролирующего ситуацию. Это будет означать только то, что он сожрет меня живьем и ничего не оставит после себя.

— Нет. — я вздергиваю подбородок. — Я не стану делать...

— Тссс. Молчи. Когда я говорю, ты слушаешь. Когда я приказываю, ты подчиняешься. А теперь открой свой гребаный рот.

Как он может звучать так властно, когда говорит это? Он всегда так разговаривает?

Высокомерный ублюдок. Его голос приобретает убийственные нотки.

— Если ты этого не сделаешь, я заставлю тебя, и это будет чертовски больно.

Словно доказывая свою точку зрения, его большой палец нажимает на синяк на моем бедре. Я всхлипываю, когда агония пронзает меня; горячая и красная. Он держит большой палец на моей нижней губе и не пользуется тем, что я открываю рот.

Этот мудак в этом не заинтересован; он хочет, чтобы я проиграла.

Боль медленно утихает, и я возвращаюсь, пристально смотря на него. Он играет грязно с моим состоянием.

Его большой палец поглаживает синяк, вызывая прилив легкого комфорта, боли и обещания большего. Не сомневаюсь, что он будет настаивать, если я буду его поощрять. Как будто у него нет границ.

— Это ничто по сравнению с тем, что я могу сделать с тобой, Рейна. — его большой палец замирает, и я тоже. — Ты собираешься или не собираешься открывать этот рот?

Мои губы приоткрываются, медленно, но, верно. Сейчас у меня нет сил играть на его уровне. С моими травмами и его неустойчивым характером это может плохо кончиться для меня. У меня достаточно чувства самосохранения, чтобы выбирать свои сражения.