Вся мировая философия за 90 минут (в одной книге)

Что касается реакции государственных чиновников, то их негодование перешло все границы. Вот фрагмент письма Николаю I от министра народного просвещения С. С. Уварова: «Статью эту считаю настоящим преступлением против религиозной, политической и нравственной чести». Уваров замечает, что в России «возмущение не может не стать всеобщим».

Реакционный дипломат Д. П. Татищев 26 октября 1836 года спешил донести С. С. Уварову: «Филиппика Чаадаева, которую я вам возвращаю, может возбудить только негодование и отвращение. Меня это возмущает! Под прикрытием проповеди в пользу папизма автор излил на свое собственное отечество такую ужасную ненависть, что она могла быть внушенной ему только адскими силами».

27 октября 1836 года митрополит Серафим обратился к шефу жандармов А. X, Бенкендорфу: «Суждения о России, помещенные в сей негодной статье, столько оскорбительны для чувства, столько ложны, безрассудны и преступны сами по себе, что я не могу принудить себя даже к тому, чтобы хоть одно из них выписать здесь для примера…» И далее Серафим обвинял издателя «Телескопа» в том, что тот распространяет «между соотечественниками столь преступные хулы на отечество, веру и правительство <…> Все, что для нас, россиян, есть священного, поругано, уничтожено, оклеветано с невероятной предерзостию и с жестоким оскорблением».

В следственной комиссии по делу о чаадаевской публикации ее содержание представлялось несравненно менее важным, нежели «обнародование подобной статьи в то время, когда высшее правительство употребляет все старания к оживлению духа народного, к возвышению всего отечественного».

Друзья и близкие знакомые Чаадаева не сказали необходимых слов в его защиту. Например, П. А. Вяземский в письме А. И. Тургеневу и В. А. Жуковскому от 19 октября 1836 года истолковал «Письмо» как сатиру и заявил: «Нет ни одной решительной истины: грустно в том признаться… Все эти провозглашения истин непреложных — заблуждения молодости или счастливой суетливости». Чаадаев получил поддержку лишь в лице Пушкина. Поэт написал ему сочувственное письмо, но оно по неясным причинам осталось неотправленным (см. Приложение 2).

После выхода в свет журнала с «Философическим письмом» его редактор Надеждин писал В. Г. Белинскому: «Я нахожусь в большом страхе, "Письмо" возбудило ужасный гвалт в Москве благодаря подлецам наблюдателям. Эти добрые люди с первого раза затрубили о нем как о неслыханном преступлении, и все гостиные им завторили». По словам А. И. Тургенева, «вся Москва от мала до велика, от глупца до умного <…> опрокинулась на Чаадаева».

Все это дает представление о той злобной реакции на «Письмо» Чаадаева в самых разных общественных кругах.

По распоряжению министра народного просвещения С. С. Уварова журнал «Телескоп» был закрыт, а его редактор Надеждин сослан в Усть-Сысольск. «Высочайшим повелением» (по личному приказу Николая II) Чаадаев был объявлен сумасшедшим и в течение полутора лет находился под медицинским и полицейским надзором: писатель имел право выходить на прогулку лишь раз в сутки, и каждый день к нему являлся доктор «для освидетельствования». Затем «арестантский режим» был отменен, но на том условии, чтобы Чаадаев «не смел ничего писать». Но Чаадаев писать не прекратил и сочинил другое свое знаменитое произведение, «Апологию сумасшедшего», которая стала своего рода ответом на травлю, вызванную публикацией «Философического письма». Чаадаев писал: «Больше, чем кто-либо из вас, поверьте, я люблю свою страну, желаю ей славы, умею ценить высокие качества моего народа <…> Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с закрытыми устами <…> Мне чужд, признаюсь, этот блаженный патриотизм, этот патриотизм лени, который приспособляется видеть все в розовом свете <…> и которым, к сожалению, страдают у нас многие дельные умы». В письме к Ю. Ф. Самарину от 15 ноября 1845 года, оценивая свою деятельность, Чаадаев говорит: «Я любил мою страну по-своему, вот и все, и прослыть за ненавистника России мне тяжелее, нежели я могу выразить».

В 1840-х гг. вместе с Герценом и Грановским Чаадаев становится идеологом движения западников и участвует в общественных дискуссиях со славянофилами. Однако двадцать последних лет своей жизни Петр Чаадаев был лишен права печататься и все время находился под контролем полиции и врачей. За год до смерти Чаадаев раздобыл рецепт на мышьяк. После воцарения Александра II, когда в обществе опять появились надежды на скорые перемены и кто-нибудь в пылу спора начинал говорить о наступлении «эры прогресса», Чаадаев молча показывал этот рецепт — рецепт лекарства от иллюзий.

Умер философ 26 апреля 1856 года, в четвертом часу дня, и был похоронен на кладбище Донского монастыря в Москве.

Первое «Философическое письмо» так и осталось единственным произведением философа, опубликованным при жизни Чаадаева. Его наследие стало доступно широкому кругу читателей лишь много лет спустя после смерти автора.