На проведении наступательных действий настаивал также Л. Л. Беннигсен, назначенный Александром I в Главную квартиру непосредственно перед началом военных действий. Беннигсен считал ошибкой отказ от превентивной войны. Он полагал, что Россия, имея своих 160 тыс. войск, присоединив к ним и прусскую армию, «могла бы вести верную игру»[149]
. Даже в случае неудачи, которая могла постигнуть русскую армию между Одером и Вислой, Россия не находилась бы в таком невыгодном положении, в каком она находится в настоящее время. Разбросанность сил и средств заставит «начать войну отступлением с целью сосредоточиться и избегнуть отдельных неудач»[150].Идею Фуля Беннигсен считал совершенно неудовлетворительной, так как она не соответствовала «ни характеру народа, ни настроению армии, ни местностям и еще менее тем обстоятельствам и условиям, в которых находились обе стороны»[151]
. Он, как и Багратион, считал целесообразным предупредить Наполеона и нанести удар по корпусу Удино, который выдвинулся слишком далеко и оказался в изолированном положении. Однако Фуль не одобрил эту диверсию, полагая, что этим подвергнется риску «целое для весьма малого», и предложение Беннигсена не было реализовано.В Петербург и в Главную квартиру поступило несколько предложений от иностранных военных и политических деятелей. В них также рекомендовалось вести с Наполеоном оборонительную войну. Наиболее обстоятельным был план д’Алонвиля, составленный им по просьбе неаполитанского посла в России герцога Серра-Каприона и переданный Александру I через адмирала Н. Мордвинова. Предложение д’Алонвиля состояло в том, чтобы заманить французскую армию внутрь России, оторвать от баз и в глубине страны нанести ей поражение. «Нужно, – писал он, – вовлечь Наполеона в войну медленную и разорительную»[152]
.В таком же духе делал рекомендации бывший маршал Наполеона наследник шведского престола принц Бернадотт. Он считал возможным «отступить за Двину и временно, может быть, далее». При этом одна армия могла отходить на Динабург, а другая – к Москве или Твери. Бернадотт рекомендовал вести затяжную войну. В случае удачи следовало вести наступление в направлении Восточной Пруссии и действовать через Кёнигсберг на Данциг. При этом он большое значение придавал планируемым действиям русско-шведской армии через шведскую Померанию в тыл Наполеону и даже считал возможным выступление Турции на стороне России.
На оборонительных действиях настаивал также прусский представитель Кнезебек, который был в Петербурге в начале 1812 г. Но он лишь развивал идею Барклая-де-Толли, сущность которой была известна ему от Штейна или от Нибура. Нового он ничего не сообщил. Наконец, подал записку об укреплении западных границ полковник Э. Ф. Сен-При (вскоре перешедший на русскую службу)[153]
. Сен-При подчеркивал, что «укрепления не должны считаться единственно вспомогательными средствами для армии: они не только должны способствовать движениям оных в войне наступательной, но и доставлять оным безопасность в оборонительном положении»[154]. Следовательно, и Сен-При полагал возможным вести наступательный образ действий.Удивительным было не обилие всякого рода проектов, а то, что Александр I, получая их, не считал нужным сообщать о них главнокомандующим войсками, что он держал в неведении о своих замыслах Багратиона и А. П. Тормасова и лишь советовался со своими приближенными. Об этом знал даже Наполеон, который говорил А. Д. Балашову в Вильне: «Нельзя вести военных операций военными советами. Все веденные подобным образом войны были несчастны. У меня в 2–3 часа ночи, как блеснет хорошая мысль, через четверть часа она передается в форме приказа, через полчаса уже приводится в исполнение передовыми постами, а у вас (русских) в то время как Армфельд предлагает, Беннигсен – соображает, Барклай-де-Толли – рассуждает, Фуль – возражает, а все вместе ничего не предпринимают, а только время теряют»[155]
.Вследствие неопределенности и нерешительности, царивших в Главной квартире, Багратион, Тормасов и Чичагов считали, что русские войска будут вести наступательную, а не оборонительную войну, что приводило к несоответствию их действий замыслам Главной квартиры. Следует отметить, что и общественное мнение России склонялось к необходимости вести наступательную войну. Русские дворяне-крепостники опасались того, что Наполеон декретирует ликвидацию крепостного права в России, как делал он в ряде стран Западной Европы, и тогда крестьяне не только не будут воевать, но, возможно, выступят против своих бар. Губернаторы получали строгие предписания не допускать вооружения крестьян и принимать самые строгие меры предосторожности против них.