Вся правда

Роды. Невозможно описать бурю эмоций, закрутившую меня. Глупо даже пытаться ее описать. Достаточно сказать, что я, как человек, не очень и понимавший, что был беременным, совершенно не поняла, что рожаю. Только боль, грязь, страх и холодная, пахнущая формалином комната.

– Не вставайте. Вам ходить нельзя.

– Но я не могу больше лежать!

– Потерпишь. – Какая-то отвратительная физиологичность этого процесса потрясла меня. Я принялась рыдать и биться в конвульсиях.

– Тужься! – орали мне, но я не понимала и смысла этого слова.

– Не тужься! – путали они меня. Потом что-то кололи, что-то перевязывали.

– Пятьдесят один сантиметр. У вас совершенно нормальная девочка. Даже странно.

– Время покажет. – Добавила из коридора поломойка. Конечно, факт рождения доношенного полноценного ребенка от наркоманки с Гангутской удивил даже меня саму. Не зря мне героину не давали, видать.

– Борщ будешь? – отозвалась на мою просьбу санитарка.

– Спасибо, – кивнула я. Это был чуть ли не первый борщ за всю мою беременность. Дальше меня отвезли в палату.

– У тебя кто? – впились в меня пять пар глаз. Все глаза располагались на лохматых измотанных лицах. Лица торчали из мешковатых байковых рубах с разрезами для выгрузки груди.

– Девочка, – буркнула я. Общаться с ними у меня не было никакого желания. Отсутствие Лекса, полная невозможность его увидеть, убедиться в моей для него нужности – это было настоящей пыткой.

– Сейчас принесут детей, – захлопали в ладоши мои сокамерницы через пару часов. Нам выдали по кульку и порекомендовали предложить им грудь. Я сидела как истукан и не могла заставить себя посмотреть на этого варвара, желавшего теперь меня съесть – мою дочь.

– Ах ты, маленький. Рыбка. Зайка. Солнышко. – Неслось со всех сторон, и я понимала, что со мной что-то не так. Через неделю меня выписали.

– Привет, детка, я обо всем договорился, – чмокнул меня Лекс у выхода.

– С кем? – не поняла я.

– Как с кем? С мамой. Не вести же тебя с малышом на Гангутскую!

– Куда? – поразилась я и решила уточнить. – К твоей маме? К Ванессе Илларионовне?

– Ну да. Это ж ее внучка. Она рада до ужаса и ждет нас. Вот, дала денег на такси.

– Аттракцион невиданной щедрости, – съязвила я. Но кулек у меня в руках заорал и я перестала ломаться.

– Как назовем?

– Мао Цзедун, – пожала плечами я. – У тебя есть чего-нибудь?

– О чем ты?

– Да хоть о чем.

– Ты же кормящая мать! – ужаснулся он. Но ужаснулся он фальшиво.

– И чего? Может мне вступить в клуб счастливого материнства? Ты хотел ребенка, так вот он. Получите, распишитесь. А мне героину, пожалуйста.

– Обойдешься, – рявкнул он и дернул меня за плечо. Мне было почему-то на все наплевать. Скоро все закончится, думала я. Но передо мной раскрылись двери уютной каморки папы Карло. Ванесса Илларионовна, противно щебеча, запустила нас в дом. В комнате обнаружилась кроватка для мини-монстра, куча б\у пеленок и несколько погремушек.

– Хочется повеситься.

– Ребенок плачет. Покорми. – Лекс лег на кровать и закрыл глаза. День выдался тяжелый, он быстро заснул. Дитятко честно орало практически без остановки и пачкало пеленки ударными темпами. К утру она перепортила их все и мне пришлось начать трудовой подвиг.

– Пеленки надо обязательно гладить с двух сторон. Теперь, когда ты стала матерью, надо делать все только для малышки.

– Это еще почему? – хотелось мне спросить, но не было никаких сил. Свекровь любезно терпела нашествие саранчи на ее запасы, но за это желала увесить меня своими советами.

– Утюг в секретере. Я вернусь к пяти, – я осталась наедине со своей «семьей».

– Черт возьми, я практически не спал. Что-то невыносимое.

– Это ребенок, чего ты хочешь?

– Да я понимаю, – кивнул он и исчез за порогом. Так у нас дальше и повелось. Он появлялся раз в три-четыре дня.

– Чтобы не слишком раздражать мамулю. – Приносил с собой запах свежескошеной травы и свободы, съедал наличные пищезапасы, трахал меня и уходил. Я честно рыдала. Три месяца бессонных ночей, кругосветных пеленок, страшной процедуры под названием «сцеживание». И вопли, вопли, вопли. Иногда я разворачивала ее и смотрела, как она орет. Сморщенная, розовая, голодная и неуемная. Никому, по сути, не нужная. Здоровая, крепкая. С хорошим аппетитом.

– Почему у тебя ребенок плачет? – однажды с этим вопросом ко мне подошла свекровь в третьем часу ночи. Я спала прямо с орущим ребенком на руках. Сил не было никаких.

– Не знаю, – честно ответила я.

– Успокой.

– А может, вы попробуете?

– Я не обязана нянчить твою дочь. Справляйся сама. Я не просила тебя ее рожать, – отрезала она. После этого в доме поселились скандалы. Я категорически потребовала героина.

– Мне надо как-то держаться. Я скоро сойду с ума тут. Принесешь?

– Принесу. – Кивнул Лекс. Вечером я, зажмурившись, ждала проникновения суррогата счастья внутрь меня. Разрывая естественные границы, причиняя неизлечимые раны, шприц перекинул мост между мной и свободой. Так мне казалось. Я легла на кровать, закрыла глаза и полетела.

– Ребенок плачет. Подойди.