Вся правда

– Никогда не показывай, что тебе чего-то жаль. Будь щедрой и доброй. Жадных не любят. – Я могу быть щедрой когда того просит моя душа, но тетеньки в школах и садах заверяют, что щедрыми надо быть ВСЕГДА. Что, интересно, было бы, если бы им (тетенькам) предложили поделиться зарплатой. Или подарить свои игрушки – бусы, серьги или хрустальную вазу, единственную дорогую в доме вещь. Мы учим, после того как научили нас. Рожаем детей, чтобы потом читать им нотации и обвинять их в своей неудавшейся жизни. Из поколения в поколение передаем чувство вины и инстинкты, как доминантные признаки нашей породы. Если сегодня тебе хорошо, значит будет новая беда. Как в песне поется. Кому можно верить? Кто покажет путь к настоящей любви? Кто им пройдет, если нам более свойственно останавливать на скаку коней и заходить в горящие избы вместо того, чтобы оставить эти почетные обязанности настоящим мужчинам. Погорелец на погорельце, но зато с полным правом мы обвиняем друг друга в потерянной молодости. Кто-то сказал: хочешь быть счастливым – будь. Только вот сложно это – захотеть.

Миша хотел Алису. Хотел меня. Он вовсе не хотел быть счастливым. Странно, непонятно, путано, но из года в год он принимал меня лишь доя того чтобы прочитать равнодушие в моих глазах, чтобы увидеть, как я отдерну руки, отвернусь, скажу:

– Сегодня не могу, извини. – Я не была для него источником счастья. Проблем – да. Страданий – конечно. Всегда. Сколько он меня знал. Сначала, когда я презрительно смотрела на него сквозь призму юной идеализированной натуры. Вариант про запас, мальчик, которым можно будет успокоить себя если вдруг покажется, что я никому в мире не нужна. Мужчина, которым можно управлять, которого можно использовать.

– Увези меня из Питера.

– Оплати мне курсы.

– Устрой мне дочку в садик.

– Дай, дай, дай, – почему он не возмущался? Почему его не смущало мое изможденное лицо в Питере, но возмутило уставшее от обычных рабочих проблем в турагентстве лицо. Он не может смириться с появлением в моем расписании пунктов, которые будут меня волновать больше чем наша тоскливая жизнь с ним, но смог простить и ни словом не напомнил тот день, когда я прогнала его в три минуты при виде какого-то дерганого мерзавца. Мерзавца, который чуть не поломал мне всю жизнь. Хорошо, что чуть-чуть не считается. И, наконец, сейчас. В настоящее время. Больше года он обладал мною или только думал про себя, что обладает, больше года страдал и боялся, что я уйду. Каждый день наблюдал за моими уловками, с помощь которых я избегала секса. Смотрел на меня, когда я спала. Я чувствовала его взгляд, он обжигал и казался каким-то неправедным, грязным. Он играл с дочерью в отсутствии меня самой. Был готов принять все и заранее все простить. На все закрывал глаза. Ни на что не претендовал. И что в итоге? А ничего. Все то же самое, ничего не осталось, нечего больше беречь. В один прекрасный день я подошла к нему и сказала:

– Миша, нам нужно поговорить.

– О чем? – замер он. Не оборачиваясь, не шевелясь.

– Ты сядь. Разговор не из легких.

– Ты знаешь, мне очень нужно сейчас уйти. Давай поговорим вечерком. – Он попытался разыграть это легко, непринужденно, но не смог. Сфальшивил. Голос задрожал.

– Нет. Не убегай.

– Я очень спешу, – Миша заметался, надеясь успеть убежать раньше, чем ничего нельзя будет изменить.

– Нет. Я не могу позволить тебе так уйти. Если сейчас мы не поговорим, то через несколько часов тывместо меня найдешь только пустую полку в шкафу и пару слов на бумаге. Такого я для тебя не хочу. Сейчас у тебя есть возможность спросить у меня, почему я так поступаю.

– Что ты имеешь в виду? – уронил он руки. Если я решила поговорить, то неизбежно добьюсь своего. Как и во всем.

– Я ухожу. Мне больно об этом говорить, но говорить придется.

– Почему ты уходишь? Тебе со мной плохо?

– Плохо, Миша. И я думаю, ты об этом знаешь.

– Что знаю?

– Что если бы нам было хорошо, я никогда не оставила бы тебя. И тогда, когда приехал и забрал меня пижон Артем Быстров, я осталась бы с тобой.

– Не надо, – прошептал он. Маленький мир его квартиры сузился до предела. Мне показалось, что воздух загустел наподобие сметаны и мы с трудом дышали, приподнимая грудью его вязкую массу. Миша был бледен, почти сер. Меня напугала его реакция, я как-то больше привыкла к тому, что он покрывается дурацким румянцем.

– Пойми, иначе нельзя. Дело не в тебе, ни в наших отношениях, ни в чем. Я просто не могу любить тебя. Хотела бы, но…

– Ведь мы хорошо жили!

– Нет. Весь этот год я только и делаю, что убегаю из дома. Под любым предлогом. А тут у меня бывает только два вида настроения: либо мне очень плохо из-за того, что ты рядом, либо мне еще хуже потому что я понимаю, что несправедливо и нечестно так к тебе относиться.

– Я никогда от тебя не требовал…

– Плохо. Плохо, что ты не требовал, потому что я, малодушная дрянь, пользовалась этим, решая свои проблемы за твой счет и ничего не отдавая взамен. Я говорила себе – ничего, я имею на это право. Жизнь обошлась со мной не слишком мягко, много не дала, так хоть это я возьму.