Вся правда о либералах. Как я стал русским патриотом

Существенно и то, что разговор состоялся не в поле под рокот комбайна или трактора, хотя уже вроде и не сезон, не на агропромышленном предприятии, а на гигантском автозаводе, выпускающем среднетоннажные и большегрузные грузовики, автобусы и лёгкий коммерческий транспорт для транспортировки малых грузов. Соответственно, выпуск гражданской техники для производственных и коммерческих нужд — это по меньшей мере небесполезное дело в представлении Владимира Путина.

Можно, конечно, предположить, что встреча с заводчанами — это продуманная популистская картинка, авторы которой хотят убедить электорат в том, что кандидат в президенты совсем не брезгует рабочим классом. Но граждане страны, имевшие возможность довольно хорошо узнать политика за минувшие восемнадцать лет, и без того хорошо знают, что он не брезгует — ни рабочим классом, ни каким-либо другим, но в качестве доверителя для предстоящих выборов он выбрал именно эту категорию населения и едва ли прогадал.

Именно люди, работающие или работавшие и ушедшие на покой — разных возрастов, на разных производствах, во всех уголках России, являются самой многочисленной электоральной группой. К ним и обращался Владимир Путин с прекрасной и ожидаемой новостью о своём выдвижении.

И собравшиеся в зале начинают, похоже, абсолютно чистосердечно скандировать: «ГАЗ за вас, ГАЗ за вас». И им вторят миллионы, а то и десятки миллионов по всей России.

Президент

Почему у меня вновь и вновь рисуется на горизонте фигура Путина?

Думаю, потому, что мне ужасно нравится его ослепительное одиночество, невероятное мужество этой затерянной в холодном пространстве фигурки, которую пытаются пригнуть к земле беспощадные ветра, обдувающие ее со всех сторон.

Он не свой ни для кого, но и близкий всякому, и это его экзистенциальный, то есть лишающий права на себя выбор, поскольку ситуация — управлять страной, в которой живут бедные, иногда взбешенные, иногда очарованные какими-то дикими и несъедобными вещами люди, — требует монашеского смирения.

Каждому из малых сих, будучи не своим, он каким-то диковинным образом научился быть неотвратительным. Это удивительное состояние души и ума — служить Родине, зная, что в ней живут разнообразные чудаки, и признавая за этими чудаками право эту Родину населять. Более того, отдавая себе отчет, что величие Отечества вырастает из его особенности привечать и взращивать чудаков.

Я думаю, это свойство приемлемости для всех достигается мастерством великого, хотя, может быть, и неосознаваемого отрешения от себя. Конечно, мы видим, что Путин — живой человек со своими очевидными симпатиями и предпочтениями, но он дает им право звучать только вполголоса, а то и тише.

Он мастер вслушивания в рассерженный шум и умения вжиться в шкуру самого странного персонажа, оказавшегося волею судеб гражданином той страны, которой управляет.

Он может говорить с либералом, обличающим его как свирепого тирана и душителя свободы, с патриотом, требующим немедленно четвертовать Чубайса, со всякой заумной или, наоборот, страдающей дислексией странностью, населяющей просторы нашей диковинной Родины, он путем отрешения от собственных, очевидно, что изначально очень жестких границ приемлемого для него лично, сумел стать медиатором глубоко искалеченного травмой распада СССР и шоковой терапии пространства.

Я не знаю человека в понятном и известном мне историческом хронотопе, который на глазах большой страны онлайн сумел бы вот так вот вырасти из малопонятного, нечитаемого силовика в великого демократа и мудреца.

Сама по себе биография Путина на посту главы государства ровно в этих пределах — это необычный и блистательный сюжет, рассказ Платона о глубине сократовской простоты.

Это не придуманная в Голливуде, снабженная вгрызающимися в сердце диалогами фабула, не индийское кино, это невероятно впечатляющая картина становления государственного деятеля, истинного правителя России.

Из моих донецких пределов мне хорошо видно, что мы не погибли благодаря его поддержке, причем я уверен, что решение об оказании помощи было, как и в случае с Крымом, принято единолично, оно едва ли опиралось на широкий групповой консенсус.

У меня множество претензий к устройству жизни в России, но все они носят скорее частный характер, поскольку я абсолютно уверен в главном — детали, как бы они ни были досадны, уже не могут помешать России уверенно продолжать движение в нужном направлении, выбранном не без участия человека, чувствующего, чем живет и дышит его страна.

Мне странно и в себе наблюдать эту метаморфозу: как от позиции голого критицизма по отношению к власти я сумел добраться до умения ценить правителя. Еще лет пять назад я с негодованием отверг бы саму вероятность того, что с моего языка сойдут подобные слова, что я не буду стесняться выражать свое уважение российскому президенту.