Вся правда о Муллинерах (сборник) (СИ)

Извинения Джона Гуча явно не рассеяли подозрений Фредерика Пилчера. Он послал мяч на безопасные тридцать ярдов и с видом человека, медлящего с вынесением окончательного приговора, ждал очередного удара своего противника. С великим облегчением Джон Гуч энергичным ударом доказал свои bona fides,[15] послав мяч почти к самой траве вокруг лунки.

Фредерик Пилчер, казалось, был удовлетворен, и после второго удара его мяч приземлился в непосредственной близости от лунки.

Фредерик Пилчер нагнулся и взял мяч в руку.

— Э-эй! — крикнула Агнес Флэк.

— Стой! — взвизгнул Джон Гуч.

— Что вы такое себе позволяете? — сказала Агнес Флэк.

Фредерик Пилчер поглядел на них с легким удивлением.

— В чем дело? — спросил он кротко. — На мой мяч налипла глина. Я просто хотел ее счистить.

— О небо! — прогремела Агнес Флэк. — Вы что, даже правил не читали? Вы дисквалифицированы!

— Дисквалифицирован?

— Дис-ква-ко-всем-чертям-ли-фи-ци-ро-ва-ны, — сказала Агнес Флэк, а ее глаза полыхали презрением. — Матч выиграл этот косорукий калека.

Фредерик Пилчер испустил глубокий вздох.

— Да будет так, — сказал он. — Да будет так.

— То есть как — да будет? Уже есть.

— Именно. Именно. Я понял. Я проиграл матч. Да будет так!

И, поникнув, Фредерик Пилчер побрел в направлении бара.

Джон Гуч следил за его удаляющейся фигурой, кипя яростью, которая на время отняла у него дар речи. Ему следовало, твердил он себе, предвидеть что-то в этом духе. Фредерик Пилчер, презрев элементарную порядочность и принципы честной игры, надул его самым наглым образом. Он содрогнулся при мысли, каким чернильным должен быть оттенок души Фредерика Пилчера, и судорожно пожалел, что не сообразил первым ухватить мяч. Поздно! Поздно!

На мгновение своего рода красная мгла заволокла все вокруг. Но мгла рассеялась, и он увидел перед собой Агнес Флэк, которая глядела на него как-то взвешивающе со странным выражением в глазах. А позади нее, мрачно привалившись к стене клуба, Сидни Макмэрдо поигрывал вздувшимися под пиджаком мышцами, а его могучие пальцы рвали в клочья нечто, сильно напоминающее отрезок водопроводной трубы.

Джон Гуч не колебался ни секунды. Хотя Макмэрдо рвал трубу на клочки в некотором отдалении, видел он его с полной ясностью и с равной ясностью помнил все подробности своей недавней беседы с ним. Он сделал шаг к Агнес Флэк и, раза два вздохнув, заговорил.

— Агнес, — сказал он хрипло, — есть нечто, в чем я хочу признаться вам! Ах, Агнес, неужели вы не догадывались…

— Минуточку! — перебила Агнес Флэк. — Если вы пытаетесь сделать мне предложение, то заткнитесь. Ничего не выйдет. Идиотская мысль.

— Идиотская?

— И сверх того. Не спорю, было время, когда я играла с мыслью взять в мужья человека с мозгами, но всему есть предел. Я не возьму в мужья недотепу, который играет в гольф так скверно, как вы, будь он даже единственным мужчиной на земле. Си-и-и-дни! — взревела она, оборачиваясь и прикладывая ладони рупором ко рту (при этом нервный любитель гольфа у дальней лунки взмыл в воздух на три фута и запутался ногами в своей клюшке).

— Я здесь.

— Я все-таки выйду за тебя.

— За меня?

— Да, за тебя.

— Три громовых «ура»! — взревел Макмэрдо.

Агнес Флэк обернулась к Джону Гучу. В ее глазах появилось что-то сродни состраданию. Ведь она была женщиной. Очень объемистой, но тем не менее женщиной.

— Извините, — сказала она.

— Ну что вы! — сказал Джон Гуч.

— Искренне надеюсь, что это не погубит вашу жизнь.

— Нет-нет!

— Вам ведь остается ваше Искусство.

— Да, мне остается мое Искусство.

— Вы сейчас над чем-нибудь работаете?

— Сегодня я начинаю новый рассказ, — сказал Джон Гуч. — Я намерен назвать его «Помилованный на плахе».

Тяжкое испытание Осберта Муллинера

Когда мистер Муллинер вошел в зал «Отдыха удильщика», нас всех поразила непривычная мрачность его лица, а угрюмое безмолвие, в котором он прихлебывал свое горячее виски с лимонным соком, окончательно убедило нас, что случилось что-то очень скверное. И мы не поскупились на сочувственные вопросы.

Наше участие, казалось, было ему приятно, и он слегка повеселел.

— Что же, джентльмены, — сказал он, — у меня не было намерения удручать моими личными горестями тех, кто сошелся тут для приятного времяпрепровождения, но раз уж вы хотите знать, то мой молодой троюродный брат оставил жену и готовит документы для развода. Это меня крайне расстроило.

Мисс Постлетуэйт, наша добросердечная буфетчица, перетиравшая кружки, заговорила ласковым тоном сиделки у постели больного.

— Ядовитый змей проник в его семейный очаг? — спросила она.

Мистер Муллинер покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Змеев не было. Вся беда как будто заключается в том, что каждый раз, когда мой троюродный брат обращался к жене, она раскрывала глаза во всю ширь, наклоняла голову набок, точно канарейка, и говорила: «Что?» Он заявил, что терпел это одиннадцать месяцев и три дня — новый европейский рекорд, по его мнению, — и пришел к выводу, что настало время принять меры.

Мистер Муллинер вздохнул.