Вся правда о Муллинерах (сборник) (СИ)

 — Съел.

 — Ну, прям! Вон сколько сала.

 — Я его не ем.

 — Не ешь?

 — Нет.

 Человек встал и направился к Арчибальду.

 — А ну, жри! — заорал он. — Это виданное ли дело? Сала он не ест!

 — Да я…

 — Меня мать учила, все доедай. Не оставляй сала на тарелке.

 — Вы уж простите…

 — Лопай!

 — Вы послушайте…

 — Ло-о-опай!

 Положение было сложное, и Арчибальд это понял. Судите сами: один носит воротнички и не любит сала, другой любит сало, hq не воротнички. Словом, племянник мой очень обрадовался, когда кто-то вбежал в комнату.

 Радость оказалась недолгой. Новоприбывший был не кто иной, как человек с рукавами.

 Да, господа, словно путник в пустыне, Арчибальд просто кружил и вернулся в тот самый «Гусь и Огурец», к человеку, которого не думал встретить в этой жизни.

 — Чего орете? — осведомился тот.

 Неопрятный субъект мгновенно преобразился, сменив угрозы на тихий плач.

 — Сала не ест… — плакал он в пепельницу. — Сала, понимаешь, не ест! Воротничок напялил, а са-а-а-ла…

 — Да плюньте вы, — начал человек с рукавами, обращаясь к Арчибальду, но внезапно утратил ту приветливость, которая присуща гостеприимному хозяину. Он хмыкнул, хрюкнул, и тихо вымолвил:

 — Вот это да! Тот самый.

 После этого он поплевал на ладони.

 — Минуточку! — сказал Арчибальд. — Послушайте!

 — А чего я делаю? — откликнулся субъект. — Слушаю. Да. Так ему! — прибавил он, услышав грохот. — Сала он не ест!

 В то время ночи, когда часы, если они правильны, показывают ровно три, перед домом 36-а по улице Парк-лейн послышалось робкое кудахтанье. Покаянный, усталый, не любящий масс, пламенно любящий невесту племянник мой начинал свой коронный номер. Аврелия велела прийти, он и пришел.

 Поначалу шло туговато, потом он разыгрался. Голос обрел выразительность, силу и все то, что обращает подражание курице в произведение искусства. Вскоре стали открываться окна, высовываться головы. Кто-то звал полицию. Этот мир снисходит к влюбленным, но не тогда, когда они изображают кур по ночам.

 Наконец явился закон в лице констебля С. 44.

 — Это что такое? — спросил он.

 — Куд-кудах, — отвечал Арчибальд.

 — То есть как?

 — Кудах-кудах-кудах, — рассыпался трелью мой племянник.

 Пришла та минута, когда нужно обежать круг. Констебль, опустивший руку на плечо, этому мешал. Арчибальд легко отпихнул его — и в это самое время открылось окно.

 Прекрасная Аврелия спала крепко и, услышав первые «куд-кудах», решила, что это ей снится.

 Теперь, когда она проснулась, душу ее затопила волна облегчения и любви.

 — Арчибальд! — вскричала она. — Неужели ты, старый гад?

 — А кто же еще? — отвечал племянник, прерывая представление.

 — Иди сюда, выпей!

 — Спасибо, с удовольствием, — сказал Арчибальд. — Нет, прости. Кажется, не могу.

 — Почему?

 — Полисмен схватил.

 — И не отпустит, — развил его мысль констебль достаточно мрачным тоном, ибо живот у него еще ныл.

 — Не отпустит, — перевел Арчибальд. — Теперь я, наверное, приду… когда, начальник?

 — Через две недели без обжалования, — отвечал тот. — Нападение при исполнении.

 — Через две недели, — сообщил Арчибальд уже издали. — Четырнадцать дней. Скажем так, полмесяца.

 — Я тебя жду! — закричала Аврелия.

 — Что ты делаешь?

 — Жду-у-у!

 — Значит, ты меня любишь?

 Голос его был едва слышен, констебль шел быстро.

 — Да-а-а!

 — Что?

 — Да-а-а-а-а!!!

 — Не слы-ы-шу!

 — ДА! — взревела Аврелия. Ее измученная глотка понемногу отдыхала, когда издали донеслось едва слышное «куд-кудах», сообщившее ей, что он все понял.

 Улица закрыла окна и пошла спать.

Ещё одна Рождественская песнь [44]

В зале «Отдыха удильщика» беседа коснулась темы диет, и вдумчивый Джин С Тоником сказал, что ему хотелось бы знать, как сидящие на диетах ребята умудряются пережить Рождество.

— Именно эту проблему пришлось решать моему кузену Эгберту, — сказал мистер Маллинер.

— Он сидел на диете? — поинтересовался Виски Со Льдом.

— Совсем наоборот — до того дня, когда ощутил какие-то странности в верхней левой части груди и отправился навестить своего медицинского друга, некоего доктора Поттера.

— И чем я могу услужить тебе, Л. Ниро Вулф? — сказал доктор Поттер.

Это прозвище мой кузен получил в их совместные школьные дни, ибо уже тогда его внушительная полнота навлекала на него огонь критики. Эгберт вступил в жизнь бойким пухленьким младенчиком, вырос в шарообразного мальчика, а теперь, на сорок втором своем году, был мужчиной, под которым весы дрожали на манер осиновых листьев. Он разделял страстную любовь к пище всех своих праотцов, но, если они растрясали избыточные жировые отложения на турнирах, сражаясь с неверными, отплясывая старинные английские танцы и все такое прочее, в его теле эти отложения накапливались.

— Не думаю, что тут что-то серьезное, Билл, — ответил он, — но я подумал, что все-таки стоит заручиться мнением врача. Это вроде бы боли… да нет, не то чтобы боли, а какие-то странности вот тут в левой стороне груди. Возникают, когда я дышу.