Вся правда о Муллинерах (сборник) (СИ)

 Очнулся он в небольшой комнате с багровыми обоями, где стояли умывальник, шкафик и два кресла, и висело изречение «Боже, Храни Дом Наш» в дубовой рамке. Голова болела. Он хотел встать, пойти к умывальнику — но с удивлением понял, что связан по рукам и ногам. Маллинеры храбры, и все же сердце у него забилось. Он понял, что человек в маске состоит на тайной службе не Его Величества (что весьма похвально), а мерзкой Державы-Б. Тут открылась дверь, кто-то пересек комнату и встал у постели. Человек этот тяжко дышал. Лицо его, под цвет обоев, прорезали моржовые усы. Где-то Кларенс все это видел — но где же? Внезапно его озарило. Так, так, так!.. Открытое окно, туша в треуголке, он с треногой… Да это — Горацио Бриггз, мэр Восточного Тутинга! Какая мерзость, какой позор!

 — Предатель, — сказал Кларенс.

 — Э? — сказал мэр.

 — Нет, вы подумайте! — продолжал кузен. — Мэр свободного Тутинга предает родную страну! Что ж, сообщите своим хозяевам…

 — Каким?

 — Державе-Б.

 — Боюсь, — сказал мэр, — мой секретарь, верности ради, перебрал романтики. Если хотите знать…

 Кларенс глухо застонал.

 — Я знаю, — сказал он. — Вы добиваетесь, чтобы я сделал вашу фотографию.

 — Не мою, — поправил мэр, — моей дочери.

 — Дочери?

 — Да.

 — Она похожа на вас?

 — Вроде бы…

 — Не сниму, — сказал Кларенс.

 — Подумайте хорошенько.

 — Подумал. Не сниму. Тоже мне просьба!

 — Это не просьба. Это приказ.

 — Да вы понимаете, что если о моем заточении узнают, фотографы разберут ваш дом по камешкам?!

 — Откуда им узнать? Вас привезли в темноте, в закрытой машине. Лучше соглашайтесь миром.

 — Нет!

 — Что ж, подумайте еще. Ужин в 10.30. Можете не переодеваться.

 Ровно в 10.30 дверь отворилась, появился мэр, а за ним — лакей, который нес на серебряном подносе ломтик хлеба и стакан воды. Голод победил гордыню. Кларенс съел хлеб с ложечки.

 — Когда подавать завтрак, сэр? — осведомился лакей.

 — Сейчас, — отвечал Кларенс.

 — Скажем так, в 9, — уточнил мэр.

 После его ухода кузен мой с полчаса воображал идеальный обед. Мы, Маллинеры, любим поесть, и желудок его резонно возмущался жалким кусочком хлеба Кларенс думал о еде, что, как ни странно, и привело к спасению.

 Представляя в полубреду сочный бифштекс с румяной картошкой, а кроме того — с помидорами, он заметил, что мясо суховато и как-то отдает веревкой.

 Разум его прояснился. Он понял, что жует именно веревку, которой связаны руки, и наполовину ее проел. Надежда окрылила его. Немного передохнув, он расслабился, что и рекомендуют все поборники самовнушения.

 «Я вхожу в клуб, — сказал он про себя. — Направляюсь в столовую. Беру меню. Выбираю утку с горошком, котлеты с брюссельской капустой, куриное фрикассе, эскалоп, шницель, бифштекс, почки, спагетти, яичницу. Заказ приносят. Беру нож и вилку. Ем».

 И Кларенс впился в свои узы.

 Через двадцать минут он ходил по комнате, разминая затекшие ноги. Когда он размял их, в двери зашевелился ключ.

 Кларенс приготовился к прыжку. Уже стемнело, что было и кстати, ибо он решил, прыгнув на мэра, для начала оторвать ему голову

 Дверь открылась. Кларенс прыгнул — и, приземляясь, ощутил, что вошло существо слабого пола. А надо вам сказать, ни один фотограф не тронет женщину, разве что повернет ей пальцем личико, приговаривая: «Вот так, вот так».

 — Простите! — воскликнул он, отлетая в сторону.

 — Не за что, не за что, — тихо сказала гостья. — Я вам не помешала?

 — Что вы, что вы!

 Оба они смутились, разговор оборвался.

 — До чего же плохая погода! — начал Кларенс, решивший, что прервать молчание должен мужчина.

 — Да, правда? — откликнулась гостья.

 — Льет и льет.

 — С каждым годом хуже.

 — Вы заметили?

 — Еще бы! В теннис не сыграешь…

 — И в крикет.

 — И в крокет.

 — И в поло.

 — Просто в сад не выйти.

 — Терпеть не могу дождь.

 — Вот и я.

 — Может, в августе распогодится?..

 — Да-да, в августе.

 Успокоившись этой беседой, незнакомка сказала:

 — Я выпущу вас. Не сердитесь на папу, он меня очень любит. Но я не хочу, чтоб меня снимали из-под палки. Идите за мной, сюда, сюда…

 — Спасибо вам большое, — снова смутился Кларенс. И то, каково тут чувствительному человеку? Надо бы снять эту добрую девушку, но деликатность не позволяет завести об этом речь. Словом, они пошли вниз в полном молчании.

 На первом перегоне его коснулась женская ручка, и женский голос прошептал:

 — Здесь его кабинет. Идите тише мыши!

 — Кого?

 — Мыши.

 — А, мыши! — сказал Кларенс, налетая на какой-то пьедестал.

 Обычно на них стоят вазы. Стояли они и сейчас, до той секунды, когда раздался звук, какой произвели бы десять сервизов, роняемых на пол десятью служанками. Дверь распахнулась, хлынул свет, перед беглецами предстал мэр, с револьвером в руке и очень страшный.

 — Ха! — сказал он.

 Но Кларенс смотрел не на него. Он смотрел на его дочь.

 — Вы! — вскричал мой кузен.

 — Хоро… — начал мэр.

 — Вы! Наконец-то!

 — Хорошенькое…

 — Я не сплю?

 — Хорошенькое де…

 — С того самого дня я ищу вас по всему городу!

 — …дельце! — закончил мэр, после чего подышал на револьвер и вытер его об рукав. — Моя дочь помогает бежать врагу семьи!

 — Папа…

 — Нет, ты мне объясни…

 — Постойте! — сказал Кларенс. — Почему вы говорили, что она похожа на вас?