Вся правда о Муллинерах (сборник) (СИ)

— Объяснить?

— Объяснить, — подтвердил Фредерик.

— Все?

— Все.

Джейн кашлянула.

— Перед тем как начать, — сказала она, — не забудьте, что я знаю в лицо всех ваших родственниц до единой.

— Я не хочу говорить о моих родственницах.

— Я подумала, что вы сошлетесь на одну из них. Скажете, что были с тетушкой или с какой-нибудь кузиной.

— Да ничего подобного! Я был со звездой варьете. Возможно, вы видели ее в программе «Тю-тю-тю».

— И по-вашему, это объяснение?

Фредерик поднял ладонь, прося не перебивать. Сообразив, что Джейн в темноте не видит его руки, он опустил ладонь.

— Джейн, — сказал он тихим проникновенным голосом, — не могли бы вы мысленно перенестись в то весеннее утро, когда мы — вы и я — прогуливались по Кенсингтон-Гарденз? Солнце ярко сияло, небо было темно-голубым, по нему плыли пушистые облачка, а с запада веял нежный зефир.

— Если вы надеетесь смягчить меня такого рода…

— Да ничего подобного! Просто я напоминаю вам, что, пока мы гуляли там, вы и я, к нам подбежал маленький пекинес. Признаюсь, во мне он не затронул ни единой струны, но вы пришли в умиленный восторг, и с той минуты у меня в жизни была лишь одна цель: узнать, кому принадлежал этот пекинес, чтобы купить его для вас. И после крайне трудоемкого наведения справок я выследил собачонку. Она принадлежала даме, в чьем обществе я перекусывал — чуть-чуть перекусывал, ничуть не обжираясь, — в «Беркли», где вы меня видели. Меня ей представили, и я тут же начал предлагать княжеские суммы за собаку. Деньги были для меня прах. Моим единственным желанием было положить псину вам на руки и увидеть, как просветлеет ваше лицо. Это было задумано как сюрприз. В то утро хозяйка пекинеса позвонила мне, что практически согласна на мое последнее предложение и не приглашу ли я ее в «Беркли», чтобы обсудить сделку? Какой мукой было для меня позвонить вам и сказать, что я не смогу проводить вас на вокзал! Но иного выхода не оставалось. Какая это была агония сидеть и битых два часа слушать рассказ этой пестро раскрашенной бабы о том, как комик сорвал ее коронный номер в последнем ревю, стоя у задника и изображая, будто пьет чернила! Но я был вынужден перенести и это. Я стиснул зубы, довел дело до конца, и вечером собаченция была у меня. А утром пришло ваше письмо с оповещением о разрыве нашей помолвки.

Наступила долгая тишина.

— Это правда? — сказала Джейн.

— Святая правда.

— Звучит — как бы это сказать? — жутко правдоподобно. Посмотрите мне в глаза!

— Какой смысл смотреть вам в глаза, если тут ни зги не видно?

— Ну, так это правда?

— Конечно, это правда.

— Можете вы предъявить пекинеса?

— При мне его нет, — сухо ответил Фредерик. — Но он у меня дома. Возможно, грызет дорогой ковер. Он будет моим свадебным подарком вам.

— Ах, Фредди!

— Свадебным подарком, — повторил Фредерик, хотя слова застревали у него в горле, точно разрекламированные американские кукурузные хлопья к завтраку.

— Но я не выхожу замуж.

— Что вы сказали?

— Я не выхожу замуж.

— Но как же Диллингуотер?

— С этим кончено.

— Кончено?

— Кончено, — твердо сказала Джейн. — Я помолвилась с ним в состоянии шока. Я думала, что сумею вытерпеть, поддерживая себя мыслью о том, какой нос натяну вам. Потом однажды утром мне довелось увидеть, как он ел персик, и я заколебалась. Обрызгался по самые брови. А немногим позже я заметила, что слышу какое-то странное «хлюп-хлюп», когда он пьет кофе. Я сидела за завтраком напротив, смотрела на него и думала: «Вот сейчас я услышу „хлюп-хлюп“!» И подумала, что вот так будет до конца моей жизни. И поняла, что об этом не может быть и речи. А потому я разорвала помолвку.

Фредерик ахнул:

— Джейн!

Он пошарил в темноте, нащупал ее и привлек в свои объятия.

— Фредди!

— Джейн!

— Фредди!

— Джейн!

— Фредди!

— Джейн!

В филенку дверцы властно постучали. Сквозь нее донесся властный голос, слегка надтреснутый от возраста, но исполненный категоричности:

— Мастер Фредерик!

— А?

— Вы опять пай-мальчик?

— Еще какой!

— Вы поцелуете мисс Джейн, как послушный мальчик?

— Я, — сказал Фредерик Муллинер, и каждый произнесенный им слог был исполнен энтузиазма, — именно это и сделаю!

— Ну, тогда я вас выпущу, — сказала няня Уилкс. — Я сварила вам еще два яичка.

Фредерик побледнел, но лишь на миг. Какое это теперь имело значение? Его губы сложились в суровую линию, и он сказал спокойным ровным голосом:

— Давайте их сюда!

Романтическая любовь нажимателя груши

Кто-то оставил в зале «Отдыха удильщика» номер иллюстрированного еженедельника, и, пролистывая его, я наткнулся на фотографию в полный разворот, запечатлевшую знаменитую звезду варьете, — десятую ее фотографию за неделю. На этой она лукаво оглядывалась через плечо, держа в зубах розу, и я отшвырнул журнал с придушенным воплем.

— Ну-ну! — укоризненно сказал мистер Муллинер. — Не допускайте, чтобы подобные вещи так глубоко вас задевали.

Он отхлебнул свое подогретое шотландское виски.