Вся правда о Муллинерах (сборник)

Размышление над злополучностью своего положения самым неблагоприятным образом подействовало на диспепсию Адриана Муллинера. Если в течение последних двух недель, пребывая в экстазе от свиданий с Миллисент и дедуктивно заключив, что она платит ему взаимностью, он совсем забыл о своем желудке, то теперь приступы несварения возобновились, став еще мучительнее. Наконец после бессонной ночи, в течение которой он испытал все эмоции человека, беззаботно проглотившего дружную семейку скорпионов, Адриан решил обратиться к специалисту.

Специалист был одним из тех современных энтузиастов, которые презирают обветшалые формулы и рецепты более консервативной массы представителей медицинской профессии. Он тщательно осмотрел Адриана, затем откинулся на спинку кресла и сложил кончики пальцев.

— Улыбайтесь! — сказал он.

— Что? — сказал Адриан.

— Улыбайтесь, мистер Муллинер!

— Вы сказали: улыбайтесь?

— Вот именно. Улыбайтесь.

— Но, — веско возразил Адриан, — я только что потерял единственную любимую девушку в моей жизни.

— Вот и прекрасно, — сказал холостой специалист. — Ну же! Начинайте улыбаться.

Адриан был несколько сбит с толку.

— Послушайте, — сказал он, — при чем тут улыбки? Мы, если память мне не изменяет, говорили о моем желудочном соке. А теперь каким-то таинственным образом сползли на тему улыбок. Что, собственно, вы подразумеваете под этим своим «улыбайтесь»? Я вообще никогда не улыбаюсь. Да, да, с той самой минуты, когда дворецкий, споткнувшись о спаниеля, опрокинул судок с растопленным маслом на мою тетю Элизабет, я ни разу не улыбнулся. Тогда мне было двенадцать.

Специалист кивнул:

— Вот именно. Потому-то ваш желудочный тракт и досаждает вам. Диспепсия, — продолжал он, — как признают теперь прогрессивные представители нашей профессии, носит чисто психологический характер. Мы не лечим ее порошками и микстурами. Единственное лекарство от нее — счастье. Будьте веселы, мистер Муллинер. Будьте бодры. А если это не в ваших силах, то по крайней мере улыбайтесь. Простая разминка смеятельных мышц сама по себе уже благотворна. Идите в мир и каждую свободную минуту улыбайтесь во что бы то ни стало.

— Вот так?

— Шире, шире!

— А теперь?

— Уже лучше, — сказал специалист, — но все еще не так эластично, как хотелось бы. Естественно, вам нужно напрактиковаться. Разумеется, мышцы не могут сразу с легкостью выполнять непривычную функцию. Я уверен, вы справитесь и скоро все пойдет на лад.

Он смерил Адриана задумчивым взглядом.

— Странно, — сказал он. — У вас своеобразная улыбка, мистер Муллинер. Чем-то напоминает улыбку Моны Лизы. Тот же полускрытый нюанс сардоничности и злокозненности. Почему-то она вызывает ощущение, что вам известно все. К счастью, моя жизнь — открытая для всех книга, а потому я остался спокоен. Но мне кажется, будет лучше, если вы на первых порах воздержитесь от улыбок в присутствии больных или нервных людей. Всего хорошего, мистер Муллинер. С вас ровно пять гиней.

Когда позднее в этот день Адриан отправился выполнять долг, возложенный на него его фирмой, лицо молодого человека не было озарено улыбкой — ни своеобразной, ни заурядной. Он изнемогал при мысли о предстоящем испытании. Ему было поручено охранять свадебные подарки на приеме в особняке на Гросвенор-сквер, и, естественно, все, что так или иначе напоминало о бракосочетаниях, было для него как острый нож в сердце. Лицо Адриана, пока он патрулировал комнату, где лежали подарки, оставалось суровым и неприступным. Прежде при исполнении подобных обязанностей он всегда гордился тем, что никто бы не распознал в нем сыщика. А нынче даже младенец мог определить его профессию: ни дать ни взять вылитый Шерлок Холмс.

На проходивших мимо оживленных гостей он не обращал ни малейшего внимания. Обычно в подобных случаях весь внутренне подобранный и настороженный, на этот раз Адриан позволял своим мыслям блуждать где-то далеко-далеко. Он скорбно думал о Миллисент. И внезапно (вероятно, как результат этих мрачных размышлений, хотя, возможно, свою лепту внес и бокал шампанского), возникнув где-то под третьей пуговицей щегольского жилета, Адриана поразил столь мучительный приступ диспепсии, что он почувствовал сокрушающую потребность немедленно принять какие-нибудь меры.

С немыслимым усилием он расположил свои черты в улыбке, и в тот же миг дородный, добродушного вида джентльмен с багровым лицом и седыми усами, который некоторое время бродил возле одного из столов с подарками, обернулся и узрел его.

— Дьявольщина! — прошептал он, бледнея.

Сэр Саттон Хартли-Веспинг, баронет (ибо краснолицым джентльменом был именно он), провел вторую половину дня весьма недурно. Подобно всем баронетам, посещавшим свадебные торжества, он по прибытии удостоил своим вниманием многие столы (тут прикарманив рыбный нож, там — инкрустированную брильянтами подставочку для яиц) и к этому времени, взяв на борт практически весь груз, какой могло выдержать его водоизмещение, уже подумывал направить свои стопы на Юстон-роуд к закладчику, с которым обычно вел дела. При виде улыбки Адриана он окаменел там, где стоял.