Вся правда о нас

— «Зря ты не доучилась у арварохских буривухов, из тебя мог бы выйти большой толк», — сказала она. — Вот и вся правда обо мне, сэр Макс. И ведь не то чтобы я сама её не знала. Просто надеялась, что это не очень важно. Не настолько непоправимо. Не полный тупик.

— Ну, непоправимым это обстоятельство назвать довольно сложно, — заметил я. — Тупиком — тем более. Скорее наоборот. Тебе внезапно человеческим голосом сказали, как надо действовать. Не самый простой путь, но это гораздо лучше, чем вовсе никакого.

— Это гораздо труднее, чем никакого, — откликнулась она. — А ведь могла бы жить здесь, рядом с тобой долго и счастливо. Превращаться в очередное чудовище всякий раз, когда снова покажется, что чего-то не хватает. Считать, будто всё это и есть моя судьба. Хорошая, грех жаловаться. Да мне бы и в голову не пришло! А теперь… Что мне делать теперь?!

— Не думаю, что ты должна решить это прямо сейчас, — мягко сказал я. — Всегда можно дать себе ещё один день на раздумья. Или год, илидаже несколько лет. Человек имеет право откладывать трудное решение до тех пор, пока оно не примет себя само, и какой-то из вариантов не станет единственным, а все остальные — совершенно неприемлемыми.

— Как же плохо ты меня, оказывается, знаешь, — улыбнулась Меламори. — Мои решения никогда не принимают себя сами. Это могу сделать только я, предварительно получив от судьбы по голове — раз двести, как минимум. Потому что тянуть я могу не годами — столетиями. И даже тысячелетиями, если, конечно, столько проживу. И всё это время будет невыносимо — мне и рядом со мной.

— Ничего, — пообещал я, — переживу.

— Знаю. И это хуже всего.

Я не стал спрашивать, с какой стати хуже. Сам знал, что она совершенно права.

Спросил:

— Если я запрещу тебе возвращаться к арварохским буривухам, это поможет? В смысле, тебе будет проще сделать это мне назло?

Меламори задумалась.

— Не уверена, — наконец сказала она. — Возможно, окажется, что я настолько тобой дорожу, что послушаюсь. Такой риск определённо есть.

— Какой ужас, — усмехнулся я. — Никакой от меня пользы, один только вред.

— Да не то чтобы только вред. Но у тебя действительно есть два очень серьёзных недостатка.

— Как, всего два?

— Серьёзных — два. А все остальные не имеют значения. В смысле, всё равно ничего не меняют.

— Ты меня заинтриговала, — сказал я, изо всех сил стараясь выглядеть беззаботным болваном, не понимающим, что происходит. Потому что настоящий умный я, прекрасно понимающий, что происходит — не лучшая компания для девушки, которой и так непросто. С ним она совсем пропадёт.

Поэтому я ухмыльнулся ещё шире и добавил:

— Судя по выражению твоего лица, сейчас ты скажешь, что я людоед. Причём настолько трусливый, что опасаюсь нападать даже на школьников. Поэтому мне приходится воровать остатки добычи у более решительных коллег. Пару дней назад меня как раз застукали с недоеденным трупом в чужой гостиной; я, конечно, сбежал, но теперь весь город об этом судачит, и твоей маме стыдно перед знакомыми…

На этом месте Меламори всё-таки улыбнулась. Вымученно, но лиха беда начало.

— Это было бы просто прекрасно, — сказала она. — Закрыть глаза на трусость, людоедство и воровство — раз плюнуть. Я бы и бровью не повела.

— Ого! — присвистнул я. — Спасибо, буду знать, до какой степени у меня развязаны руки. Но что же это за недостатки такие прекрасные у меня выискались, что на них даже твои глаза не закрываются?

— Во-первых, с тобой очень хорошо, — суровым прокурорским тоном объявила Меламори.

— Прости, — кротко сказал я. — Это действительно чудовищно. Я так старался испортить тебе жизнь! И вроде бы даже иногда получалось, но…

— Да ни хрена у тебя не получалось, — отмахнулась Меламори. — Никогда. Ни разу за все эти годы мне не захотелось сбежать от тебя на край света.

— Но хотя бы выйти, хлопнув дверью, тебе хотелось? — оживился я. — Признайся! Не преуменьшай мои достоинства.

— Выйти, хлопнув дверью, мне хочется практически всегда. И даже вот прямо сейчас. А что толку? Выйти-то хочется максимум до завтра. Но уж точно не навсегда.

— А навсегда-то зачем? — опешил я.

— Затем, что у тебя есть второй недостаток, гораздо худший.

— Гораздо худший? Чем тот ужасающий факт, что со мной хорошо? Ты меня пугаешь.

Напрасно я кривлялся. Не помогло. Меламори только ещё больше помрачнела.