Вся правда о российских евреях

Так же точно и веселая дама20 Евгения Гинзбург так ничего не забыла, но ничему и не научилась. В свое время Твардовский не захотел печатать ее книгу: «Она заметила, что не все в порядке, только тогда, когда стали сажать коммунистов. А когда истребляли русское кре­стьянство, она считала это вполне естественным». Слова Твардовского доносят до читателя друзья Е. Гинзбург, Орлова и Копелев, в своем послесловии (своего рода форма печатного доноса)21.

Но ведь в ее книге и правда нет ни одного слова по­каяния. Даже ни одного слова разочарования в том, чему служила всю жизнь! Объясняется (причем неоднократно), что СССР — это все-таки лучше «фашистской» Германии.

Если в книге Гинзбург появляется мотив раскаяния, то это мотив покаяния стукачей — и вполне конкрет­ных, — тех, кто сажал ее близких. Или «фашистского» офицера Фихтенгольца, оказавшегося в советском лагере на Колыме.

По поводу же собственной судьбы — только ахи и охи про то, как все было замечательно. И никакой переоценки!

Вот только трудно поверить, что так уж обязана Евгения Семеновна революции прочитанными книгами. «Мой дед, фармацевт Гинсбург, холеный джентльмен с большими пушистыми усами, решил, что когда девочки (моя мама и сестра Наташа) вырастут, он отправит их учиться в Же­неву», — свидетельствует Василий Аксенов в предисловии, написанном к книге матери22. В русском издании книги Гинзбург этого предисловия нет.

Впрочем, и сама Евгения Семеновна проговаривается об отце: «учил в гимназии не только латынь, но и грече­ский».

Неужели еврей, окончивший русскую гимназию (явно не религиозный фанатик и не «отсталый» тип), помешал бы ей читать книги, самой получать образование? Об этом смешно и подумать.

Так что вот — палачам России было весело. Каяться они даже и не подумали, даже десятилетия спустя. Опять же из Булгакова: «Это надо осмыслить...».

Без покаяния

Наивный Михаил Хейфец писал о покаянии потом­ков за преступления предков. Ха-ха! Это он, наверное, судил по Германии, не иначе. Это на процессах, где на скамье подсудимых сидели эсэсовцы, случалось: чело­век под грузом показаний свидетелей и предъявленных документов хватался за голову, глухо стонал, осознавая, в какой же кошмар он влип.

Что касается потомков палачей еврейского проис­хождения, то знаю точно: они каяться и не подумают. Сомневаюсь, что были бы в состоянии раскаяться и непос­редственные преступники — те, кто убивал гимназистов в Ярославле, кормил тигров живыми людьми в Одесском зоопарке, хоронил живого в одном гробу с трупом в Киеве.

Впрочем, покаяние и не является религиозной ценно­стью в иудаизме.

Кто они были?

Разумеется, злейшими врагами Российской им­перии, русского народа и исторической России были коммунистические фанатики. В их числе выходцы из еврейства составили то ли 60%, то ли 80%, то ли все 98% «ордена носителей прогресса», которые в конце концов и уничтожили Российскую империю.

Наверное, революция была неизбежна или почти неизбежна. Более чем вероятно, за ней последовала бы и Гражданская война. Но без еврейского участия мало­вероятно, что историческая Россия вообще перестала бы существовать.

Причем ведь не только в коммунистическую утопию Маркса или Ленина можно было прыгать. В событиях «рож­дения нового мира» прослеживаются и несколько другие утописты — причем все они тоже очень еврейского типа.

Прыгающие в утопию

Л. Фейхтвангер никогда не был ни коммунистом, ни даже «сочувствующим». От силы так, легкая теорети­ческая «розоватость». И тем не менее послушайте: «На протяжении тысячелетий как особую добродетель мы превозносили связь со своей землей. Ограниченность индивидуума определялась небольшим куском земли, собственником которой он был. Проблема снабжения своей страны продуктами питания... решалась сословием крестьян, кормильцев маленькой страны. Жизнь народа строилась на производимых крестьянами продуктах питания... С развитием техники и совершенствованием средств предвидения это положение коренным обра­зом изменилось. Продукты питания, которые прежде приходилось производить с чудовищными усилиями на собственной земле, нынче можно в 10 раз дешевле и с меньшими усилиями доставить из других стран, из других частей света. Внешняя и еще более внутренняя значимость оседлого крестьянина оказалась поколебленной. Тяжелая, неуклюжая мораль... потеряла свой смысл для свободно и легко передвигающихся с места на место людей совре­менных городов... Человеку нашего времени, человеку машины, промышленности, развитых средств сообщения подвижность, независимость от земли становится одной из важнейших добродетелей. Кочующий из страны в страну человек стал теперь более жизнеспособным, более важ­ным, чем крестьянин, пустивший глубокие корни в земле своей родины»23.