Вся правда о российских евреях

—  Была не была, — сказал Калугин, когда мы разде­лались с кониной. Он вышел куда-то и вернулся с двумя ящиками — подарком султана Абдул-Гамида русскому государю. Один был цинковый, другой сигарный ящик, заклеенный лентами и бумажными орденами...

Библиотеку Марии Федоровны наполнил аромат, ко­торый был ей привычен четверть столетия назад. Папи­росы 20 см в длину и толщиной в палец были обернуты в розовую бумагу; не знаю, курил ли кто в свете, кроме российского самодержца, такие папиросы, но я выбрал сигару. Калугин улыбался, глядя на меня.

—  Была не была, — сказал он — авось не считаны... Мне лакеи рассказывали, — Александр Третий был завзя­тый курильщик: табак любил, квас да шампанское... А на столе у него, погляди, пятачковые глиняные пепельницы да на штанах — латки...

И вправду, халат, в который меня облачили, был заса­лен. Лоснился и много раз чинен.

Остаток ночи мы провели, разбирая игрушки Нико­лая Второго, его барабаны и паровозы, крестильные его рубашки и тетрадки с ребячьей мазней. Снимки великих князей, умерших в младенчестве, пряди их волос, днев­ники датской принцессы Дагмары, письма сестры ее, английской королевы, дыша духами и тленом, рассыпались под нашими пальцами... Рожая последних государей, ма­ленькая женщина с лисьей злобой металась в частоколе Преображенских гренадеров, но родильная кровь ее пролилась в неумолимую мстительную гранитную землю.

До рассвета не могли мы оторваться от глухой, гибель­ной этой летописи. Сигара Абдул-Гамида была докурена. Наутро Калугин повел меня в Чека на Гороховую, 2. Он поговорил с Урицким». Кончается все хорошо — «Не про­шло и дня, как все у меня было — одежда, еда, работа и товарищи, верные в дружбе и смерти, товарищи, каких нет нигде в мире, кроме как в нашей стране.

Так началась тринадцать лет назад превосходная моя жизнь, полная мысли и веселья»36.

Как оценивать жизнь чекиста — дело, конечно, личное, дело вкуса. Пусть она будет превосходная. Пусть только безнадежный клерикал может увидеть в конце Бабеля, умершего в лагерях в возрасте 47 лет, Перст Божий. И ве­рить, что сейчас эта парочка, Бабель с Калугиным, воет посреди сковороды, бьется в скворчащем чадном масле.

Но вот что сказать об этом описании открытого, на­глого мародерства?

Император Николай II и его семья, кстати говоря, тогда были еще живы. Калугин и Бабель копались в имуществе пока еще не убитых людей, перетряхивали детские игруш­ки и частную переписку ведь не просто императора — но вполне конкретной, вполне определенной семьи.

Для этого нужна все же очень сильная и вполне це­ленаправленная ненависть. Все же царь — до известной степени символ России.

Семейная история

Рассказу Бабеля как-то очень соответствует еще одна наша семейная история. Она тоже очень простая: в 1921 году мой дед, Вальтер Эдуардович Шмидт, венчался с бабушкой, Верой Васильевной Сидоровой. Венчались молодые два раза: по лютеранскому обряду и по право­славному. По лютеранскому обвенчаться оказалось не сложно, а вот с православным возникли, что называется, вопросы...

К церкви пришлось ехать тремя разными пролетками; сначала везли священника, который лежал, спрятавшись, под сиденьем. Жених и невеста тоже ехали отдельно. Священник торопливо переоделся в облачение, дед с ба­бушкой и свидетели вошли в церковь, а двое остались на улице — держали лошадям языки, чтобы не заржали. Очень это было опасно — привлекать внимание новых хозяев жизни к тому, что кто-то находится в холодной заброшенной церкви.

И не убереглись! Священник уже менял кольца, как во­рвался в церковь некий коммунист вполне классического облика — в кожанке, с очками на длинном носу и с наганом в руке. И заорал тоже вполне классическое:

— Эт-та что тут за балаган!!!

Трудно сказать, что могло бы произойти дальше, но было это существо изрядно пьяно и успело выстрелить только вверх, в купол церкви. Шуму было много, но существо — то ли от отдачи, то ли от водки — пова­лилось прямо на пол и уснуло. Тихо-тихо вышли все из церкви, очень боясь, что красножопый проснется. К счастью, он не проснулся. Порой я даже испытываю некую благодарность к нему: все же не сдал в ЧК, не пристрелил! Может быть, просто не успел? Может быть, но все равно я испытываю к нему вполне искреннюю благодарность.

Надо ли уточнять, дорогой читатель, какой националь­ности было это существо? А историю эту мне рассказала сестра моей бабушки, Антонина Васильевна Вербицкая, в 1974 году. У меня было много впечатлений.

Уверен — в синагоге это существо бы огонь не от­крыло.

Мстители

Среди русских евреев было много людей, у которых очень даже было за что и почему мстить. Множество людей еврейской России, Страны Ашкенази, имели основание считать, что их способности остались невостребованны­ми, судьбы растоптаны чертой оседлости и процентной нормой. Что их лояльность к искренне любимой России не находит понимания и ответа. Многие евреи чувство­вали, что их хорошее отношение к стране, их готовность считать себя частью российского суперэтноса разбились о волну погромов и правовые ограничения.