Вся правда о российских евреях

Со времен Вавилонского плена религиозный еврей попросту не мог, не имел права не учиться. «Познай Бога своего» — это религиозный завет. Причем познавать Бога надо было не чувственно, не эмоционально. Познавать надо было рационально, прилагая интеллектуальные усилия.

Религия требовала знать грамоту хотя бы так, чтобы самому прочитать священные книги. Надо было разби­раться в религиозных вопросах настолько, чтобы пони­мать, о чем и почему спорят книжники. Иудаизм после Вавилонского плена оказался отделен от племенной Земли, но «зато» прочно прикреплен к целой библиотеке священных текстов.

Можно сколько угодно забавляться, обсуждая бес­плодный характер такого учения: мол, евреи обсуждали надуманные, ненужные в практической жизни, не под­тверждаемые практикой постулаты. Кому и зачем-де нужно бесплодное умствование по поводу того, какой пророк и когда, по какому поводу и что изрек? Какой смысл в комментариях этих священных текстов, в коммен­тариях на комментарии и в комментариях на комментарии комментариев?!

Сам тип этой учености породил не очень уважаемое в русской культуре словечко «талмудизм». Внесли его в русский язык, кстати, евреи — те, кто начали учиться далеко не одному только талмуду.

Действительно, ведь не очень легко объяснить, какой смысл в том, чтобы выяснить, «почему в Экклезиасте ска­зано: «И муха смерти воздух отравляет» — в единственном числе, а не «И мухи смерти воздух отравляют» — во мно­жественном числе». Или зачем помнить наизусть, «где это сказано: «И ходили они от народа к народу»?1 Что проку в такой учености?

Талмудизм — это символ косности, узости, недоброй неприязни к «не своим», отрешенности от живой правды жизни, от реальности, от любви и уважения к миру.

От словечка веет скукой и пылью, и представляется невольно эдакий старый дурак, который сидит в пыльной скучной комнате и сам весь скучный и пыльный. Сопя и кряхтя, старик с безумно горящими фанатическими глазами скрипит пером, пишет никому и низачем не нужный трактат «О погублении души всех, употребляв­ших в пищу козий сыр»... или какую-нибудь еще злую, нелепую чушь.

«Талмудическая» ученость действительно мало помога­ла в практической жизни. Но, во-первых, даже в начальной школе, в хедере, учили хотя бы чтению, письму и счету. А ведь чтение, письмо и счет — весьма практические науки и основы всякого образования вообще.

Во-вторых, знание какой-то батареи текстов, умение помнить, какой текст или фрагмент текста откуда взят, умение понимать и комментировать эти тексты — это же основа всякой гуманитарной образованности! И русской в том числе. Вот вы прочитаете... ну, допустим, что-то из «Евгения Онегина» или, например: «И стал княжить он сильно // Княжил семнадцать лет», а ваши собеседники со смехом закончат: «Земля была обильна// Порядка только нет»2, — чем отличается эта гимнастика для мозгов, эта веселая игра ученых людей, наконец, эта демонстрация хорошего образования от выяснения талмудически обра­зованного еврея — где и почему сказано «И ходили они от народа к народу»? Да ничем!

Скажу даже больше. Знание таких текстов, образова­ние в области литературы, истории, культуры, богословия было основой основ и в средневековой Европе, и во всех странах Востока вплоть до появления современной системы дифференцированного, научно обоснованного образования, основанного на компетентности, на знании фактов в самых разных областях.

А ведь многие в еврейских общинах учились не только в начальной школе, хедере, но и в высшей школе, в иешиве. Обучение в иешиве вполне можно сравнить с учением в грамматической школе Древнего Рима, в школе законников-легистов Византии, а образованного еврея — с ученым монахом Европы или ученым чиновником Китая, шэньши. Такое учение тоже совсем неплохо тренирует мозги. Для него нужно и знание грамоты, и память, и интерес к отвлеченному, и умение оперировать абстрактными по­нятиями, и способность применять то, что узнал в одном месте, в каких-то совсем иных сферах... Такое образо­вание помогает выявить внутренний интеллектуальный потенциал человека.

То есть получается — учение, став религиозной нор­мой, потянуло за собой, сделало религиозной нормой другое выявление интеллектуального потенциала. То есть более угодным Богу, более важным и ценным для Него становился тот, кто учился лучше; то есть тот, кто был умнее, обучаемее, обладал более гибким умом и более емкой памятью; умел связать между собой больше причин и следствий.

Нелепо ставить знак равенства между умом и образо­ванностью, но связь между этими состояниями, конечно же, очень даже имеется: образованность не прибавляет ума, но помогает реализовать тот ум, который у человека есть. К тому же образование приучает совершать умствен­ные усилия, напрягать интеллект, волю, растормаживать воображение и фантазию. Ведь «Способности без трудо­способности вообще не заключают в себе существенной ценности»3. Учение приучает реализовывать способности, формирует и тренирует работоспособность.