Вся правда о сексе. Что хотели знать и о чем стеснялись спросить

Если говорить о хорошем сексе, то и тут телесная терапия бывает очень даже востребована. В течение жизни человек обрастает тучей самых разных комплексов. Он приходит в этот мир полным энергии, любознательным и непосредственным, но по мере роста и взросления весь покрывается разного рода блоками. В том числе и сексуальными. Ему объясняют, что нельзя мастурбировать; что не надо вилять попой, потому что это некрасиво; что сексом заниматься — это плохо: накажет Бог или в крайнем случае мама. А если к этим психологическим блокам присоединяются телесные наказания — тут пиши пропало. Человек начинает воспринимать свое тело только как источник бесконечной боли, унижения и каких-то нескончаемых проблем. И понимает, что нельзя шевелиться, иначе будет больно и тяжело. Лучше лечь на диван и что-то съесть — и вот тогда наступят радость и счастье. Энергия в таком теле отсутствует напрочь: она перекрывается всеми этими блоками, они не дают ей свободно течь. В результате человек начинает стремительно стареть: взгляд тускнеет, ему ничего не хочется — только бы поскорее дожить до пенсии, когда можно ничего не хотеть уже с полным на то правом. Когда уже можно, наконец, позволить себе просто медленно умирать.

Для наших с вами соотечественников такие проявления очень характерны. В телесной терапии есть даже такое понятие «русское тело». Это про то, что верхняя часть тела не в курсе, что там делает нижняя, а нижняя находится без движения, потому что туда не доходят импульсы сверху. Все каналы напрочь перекрыты. Низ живота — а значит, и тема секса — у нас забит полностью. И это связано в том числе и с нашими вековыми традициями. Во-первых, благодаря религиозным запретам, довлеющим над нами веками. Во-вторых, благодаря Советскому Союзу, когда мы были не мужчинами и женщинами, а товарищами. И все это время тема секса фигурировала только в контексте размножения, а никак не удовольствия. Немало поспособствовала возникновению «русского тела» и жуткая карательная медицина. Все, что касалось гинекологии и женского здоровья, представляло собой одну большую пыточную камеру. Все эти аборты без обезболивания, большей частью подпольные; отсутствие предохранения; постоянное унижение, через которое проходила любая роженица в роддоме, где чувствовала себя в лучшем случае куском мяса, на которое все орали: «Трахаться, значит, тебе было не больно, а рожать, видите ли, больно?!» Что можно было сделать, чтобы не сойти с ума? Собственное тело покинуть нельзя. Умереть на этом гинекологическом кресле усилием воли тоже нельзя. Значит, надо сделать так, чтобы ничего не чувствовать. И вот женщины нашей страны постепенно умерщвляли себя, убивали чувство собственного тела, ставили запреты на импульсы, проводимые оттуда, снизу — в мозг. Переставали чувствовать боль физическую и душевную, но и тепло, удовольствие, положительные импульсы от тела тоже не воспринимали. В результате получалась идеальная ничего не чувствующая машина. Наше тело куда-то там шло; как-то там, неизвестно как, занималось сексом; как-то размножалось — главное было; не чувствовать как. Тогда был шанс, что не будет так больно. Чувства из наших тел вытравливались поколениями. У одних женщин с выключенным из жизни тазом — рождались другие, а те, вырастая, рожали себе подобных. И повторяли как мантру: «Только не виляй задницей! Только не занимайся сексом. Там боль. Там травма. Там тебя не ждет ничего хорошего». И последующие поколения перенимали опыт предыдущих. А заодно перенимали их блоки, их женские болезни: потому что невозможно сознательно отнимать у самих себя бо́льшую половину своего тела и не получить вследствие этого целые букеты постоянных недомоганий в той области.

И только сейчас, в нынешнем поколении, у нас появился шанс начать постепенно менять эту ситуацию. Это страшно, потому что ломает все шаблоны, которые были в нас зашиты веками. Это неудобно, потому что до нас никто об этом не говорил. Это очень большой внутренний шаг. Гигантский рывок. Далеко не все готовы решиться. Но этот шаг надо делать: для того, чтобы нашим девочкам, нашим дочкам, было легче, веселее жить; чтобы они избавились от той боли, которую несли в себе поколения наших женщин до нас.

Но пока в нашем обществе феномен «русского тела» очень заметен. Если сравнить наших пожилых людей с их западными ровесниками, то это сравнение получится не в пользу наших. Вы скажете, что дело в финансах и уровне жизни? Далеко не всегда. Часто можно услышать, что если бы у наших пенсионеров было много денег, они были бы такие же бодрые, как западные. Ничего подобного. Ни бодрее, ни свежее они бы не были. Потому что они с ранней юности обрастали блоками и к пенсии уже настолько закостенели в этом своем состоянии, что энергии просто неоткуда взяться.