Вся правда во мне

Я обошла его. Руперт Джиллис даже и не заметил. Его уши ничего, кроме выстрелов, не различали.

Теперь мне приходилось двигаться еще с большей осторожностью.

Еще шаг. Я прижалась к земле и перестала дышать.

Кто-то остановился рядом и приставил мне к носу дуло ружья.

Я подняла голову и увидела, что это ты в меня целишься.

LXXXIII

Ты жив.

Твое лицо бледно. В глазах ужас. Ты опустил ружье.

– Джудит?

Ты назвал меня по имени. Не мисс Финч. Я встала на ноги.

– Что ты здесь делаешь?

Твои глаза смотрели попеременно то на меня, то на ущелье. Ты больше разозлен или напуган?

– Пожалуйста, иди домой, – сказал ты. – Это место не для тебя. Тебя ранят, и я не смогу…

Вдруг твое внимание переключилось, и ты стал похож на охотничью собаку, которая нюхает воздух.

Ты выглядел так, будто застрял в ночном кошмаре. Наверное, мне следовало бы тебя пожалеть, но я была так счастлива, что ты живой.

– Пожалуйста, иди домой, – повторил он. – Пожалуйста.

Ты что, действительно думаешь, что я тебя преследую? Я чуть не рассмеялась.

Я замотала головой. Домой мне не хотелось. Наверное, мне и надо было рассмеяться, ведь теперь я жена, свободная как птица.

Каждый выстрел заставлял тебя оглядываться назад, туда, где бойцы, рискуя собой, поднимались, стреляли и снова прятались.

– Лукас, – донесся до нас чей-то негромкий голос, – у нас почти закончились патроны.

Ты повернулся на голос, но я тебя опередила. Схватив твою руку, я потянула тебя к твоему отцу. Ты сопротивлялся, но не слишком сильно. Сработал эффект неожиданности. Ты шел. Согнувшись, мы пробирались сквозь траву. Я крепко сжимала твою руку, мозолистую и горячую, мокрую от пота, с волосками на тыльной части. От счастья у меня кружилась голова, в небо черными клубами поднимался дым, свистели пули, а твоя рука была в моей.

Ты остановился и попытался выдернуть ее.

– Что я делаю? Джудит, я не могу с тобой уйти!

Мне ничего не оставалось делать, и я почти по-звериному замычала:

– Ихем!

Получилось довольно внятно.

Ты встал как вкопанный и уставился на меня. Пойдем, и я удивлю тебя не только моим голосом.

Я снова взяла тебя за руку, и ты послушно пошел вперед.

И тогда я раздвинула траву и показала тебе твоего отца, твоего бродягу-отца, который так ярко разыграл свою собственную смерть.

LXXXIV

Сначала ты его не узнал. Ничего удивительного. Потом отец увидел тебя. Увидел, что я держу тебя за руку. Увидел, каким ты стал высоким и складным.

– Лукас.

Ты уставился на него, потом на меня. Ты сверлил меня взглядом, переводя глаза с моего рта на платье, будя во мне самые страшные воспоминания. И ты начал понимать, вернее решил, что понимаешь. Твои губы изогнулись от ужаса. Я стояла перед вами обоими как голая. Мне хотелось юркнуть в заросли и бежать отсюда сломя голову.

В своих мыслях я не заходила так далеко.

Я убила тебя. Убила твою жалость ко мне. Снова убила твоего отца в твоих глазах. У меня нет языка, и я не могу проглотить ту желчь, которая во мне скопилась. Вот стоишь ты, вот на корточках сидит он, вокруг нас рвутся снаряды, а в голубое октябрьское небо, как осенние гуси, поднимаются крики раненых.

LXXXV

Один крик я узнала. Даррелл. Он ранен.

Мы с мамой и папой так привыкли к плачу Даррелла, что почти на него не реагировали. Папин сорванец, мамин любимчик, кудрявый крикун. Какая досада, что симпатичная мордашка досталась именно сыну. Об этом обо всем я размышляла, пока бежала от тебя и твоего отца, на этот раз счастливая, что не вижу тебя. Я бежала на крик Даррелла. Слишком громкий, чтобы исходить от умирающего. Господи, заткни ему рот, если он не прекратит так орать, на него накинутся толпой все, кто высадился с корабля!

Я подошла к нему со спины, он лежал на островке примятой травы, рядом с ним валялось ружье. Слишком близко к краю ущелья. Одежда вся испачкана и местами опалена. Ран видно не было, и я никак не могла сообразить, в чем дело, пока не заметила, что от одного из ботинок вьется дымок.

Обхватив его за плечи, я оттащила его подальше от поля боя под раскидистую иву. Он был тяжелым, но и я не слабая.

– Спасибо, дружище, – всхлипнул он.

Я положила его на землю и встала перед ним. Его потрясенное лицо напомнило мне твое несколько минут тому назад.

– Червяк!

Так я и знала. Горбатого могила исправит. Я встала на колени и осторожно стянула с него ботинок. Верхняя часть ступни оказалась чистой, зато внутренний изгиб был весь в крови. Я затаила дыхание, стараясь его не напугать. Нога, освобожденная от ботинка и носка, выглядела так, как будто кто-то откусил от нее изрядный кусок. Пятка и пальцы остались на месте, а кость между лодыжкой и большим пальцем торчала наружу, рана сильно кровоточила.

Я не раз наблюдала, как разделывают туши животных, как вскрывают нарывы, и еще много ужасных вещей. Но страшнее, чем розовое мясо моего младшего брата, не было ничего.

Я приподняла ему ногу и туго перевязала его рану передником. Он застонал от боли.

Если бы здесь была мама, она бы с ума сошла.