Читаем Вся синева неба полностью

Было решено поставить палатки среди высоких развалин, которые защитят их от ветра и холода. Они разбили лагерь, и Себастьян заявил, что займется костром. Жоанна ушла на пляж, где, усевшись на «Алхимик», наслаждалась закатом солнца. А Эмиль, отойдя в сторонку, сел на песок. Он жалеет, что не взял с собой черный блокнот. Ему хотелось бы продолжить дневник. Описать красоту пейзажа. Волшебство момента. Волосы Жоанны, освещенные золотыми бликами закатного солнца. Крошечную тень Пока рядом с ней, роющегося в песке в поисках невесть какой добычи. Маленькую рыбацкую лодку и два весла, спокойно лежащие на песке.

Тревога и мрачное настроение на время отпустили. Сегодня он счастлив здесь. Он рад, что они встретили Себастьяна, хоть тот и слишком разговорчив, хоть и знает обо всем на свете так много, что впору сойти с ума, хоть и смотрит на Жоанну странным взглядом и читал «Алхимика». Во всяком случае, Эмиль пытается себя в этом убедить.

Он поднимает голову, заслышав, как к нему идет Жоанна, а следом за ней бежит Пок.

— Редко мне доводилось видеть такие закаты, как этот, — говорит она, опускаясь рядом с ним на песок.

Он кивает. Ему думается, что за три месяца их эскапады он видел больше закатов солнца, чем за двадцать шесть лет. Он чувствует, что ее взгляд устремлен на него, но не хочет смотреть ей в глаза. Он не сводит глаз с озера и последних алеющих бликов на воде.

— Эмиль, с тобой все хорошо?

Он предчувствовал этот вопрос. Вот почему он предпочитает избегать ее взгляда.

— Да.

Он по-прежнему не смотрит ей в глаза. Играет песком, пропуская его между пальцами. Пок подходит обнюхать его руки и, незаинтересованный, удаляется.

— У тебя какой-то отсутствующий вид в последние несколько дней.

Ком тревоги снова набухает в груди. Зачем ей понадобилось говорить об этом сейчас? Почему она не могла подождать до завтра, или до другого дня, или вообще не спрашивать? Ему было хорошо. Он сумел унять тревогу на время, а тут она со своими дурацкими вопросами.

— Все хорошо, — отвечает он, стиснув зубы.

Ком сдавил легкие, грудную клетку, закупорил горло. Проходит несколько мгновений, и Жоанна, к его отчаянию, снова подступает с расспросами:

— Ты какой-то молчаливый и пришибленный.

Эмиль сглатывает. Боже мой, неужели она доведет его до крайности? С него станется заплакать. Ну почему он такой чувствительный сегодня?

— Что ж, мы, наверно, поменялись характерами, вот и все. Раньше я говорил за двоих, а ты не открывала рта. Теперь наоборот.

Он не хотел говорить таким сухим и резким тоном. Он злится на себя, но вынужден защищаться как может. Не хватало только разнюниться перед закатом солнца, потому что баба донимает его вопросами.

— Ты находишь, что…

Голос у Жоанны мягкий и нерешительный.

— …что я слишком много говорю?

На этот раз он не может удержаться и смотрит на нее. Порыв внезапной нежности удивляет его самого.

— Нет. Нет, Жоанна, я рад, что тебе лучше, что ты…

Он ищет слова, чертя кончиками пальцев бороздки на песке.

— Что ты снова улыбаешься… как сама сказала.

У нее все еще встревоженное лицо. Ему почти хочется взять ее за руку и успокоить, но он этого не делает. На ней нет кольца.

— Но ты, что с тобой происходит? Ты был куда счастливее, когда мы отправились в путь.

— Ты находишь?

— Да.

Он не понимает, почему она вдруг так погрустнела, пока не слышит ее шепот:

— Если ты хочешь ехать дальше один, знаешь, я пойму…

— Прекрати, Жоанна! Не говори глупостей!

— Тебе, наверно, надоело…

— Ничего подобного!

— Я же вижу.

— Что ты видишь?

— Что ты угас рядом со мной.

Он не находится с ответом в ужасе от ее слов. Произошло вовсе не это. Совсем наоборот. Он бормочет непослушным языком:

— Все наоборот, Жоанна! Ты открыла мне глаза. Ты показала мне красоту, ты…

— Наш брак, возможно, был ошибкой. До этого ты был счастлив.

Он отчаянно трясет головой. Что бы он ни сказал, кажется ему, он не сможет до конца убедить Жоанну.

— Нет. Это болезнь. Это моя память. Это…

Он тяжело вздыхает.

— Я начинаю все забывать. Повседневные мелочи, но не только. Даже этапы нашего путешествия уже стираются из моей памяти.

Он слышит, как срывается его голос. Чувствует, как наполняются слезами глаза. Он знает, что Жоанна видит его лицо, и отворачивается к озеру, чтобы скрыть слезы. Он поклялся себе, что не будет плакать, но сейчас вдруг это выше его сил.

— Я не готов к этому… Я хочу сказать… я думал, что готов, а потом… а теперь понимаю, что нет.

Жоанна молчит, давая ему продышаться и взять себя в руки. Когда же она начинает говорить, голос ее так тих, что он едва ее слышит:

— Мне очень жаль.

Молчание длится в окутывающей пляж темноте. Солнце уже совсем село. Пок свернулся клубочком под лодкой.

— Я… Я расскажу тебе, — ласково шепчет Жоанна. — Если ты забудешь наше путешествие… Я расскажу тебе.

Он чувствует, как по щеке стекает слеза, но не утирает ее, не то Жоанна увидит, что он плачет. Он мотает головой, стараясь не шмыгать носом.

— У нас обоих есть дневники… Ты сможешь их читать и…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза