Читаем Вся синева неба полностью

— Хорошо, — холодно произносит она. — Но я хочу поцеловать моего внука.

Жоанна неуловимо подается назад. Том все еще прячется у нее под рукой. Леон смущенно откашливается.

— Мама, ты же знаешь, что он…

Но мадам Андре никого не слушает. Она грубо хватает мальчика за руку, заставив его повернуться к ней лицом.

— Том! Посмотри на меня! — командует она.

Мальчик раскрыл рот, вытаращив от страха глаза. Он как будто хочет закричать изо всех сил, но ни звука не вылетает из его рта. Крик ужаса застрял в горле. Он пытается освободиться от хищных когтей мадам Андре, бьет ножкой, свободная рука колотит по воздуху.

— Том! — настаивает мадам Андре, еще повысив голос. — Ты меня слушаешь? Нельзя так капризничать!

Жоанна держит себя в руках, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Ей хочется вырвать своего сына из когтей этой жуткой ведьмы. Но она уговаривает себя сохранять спокойствие. Робко пытается протестовать:

— Дайте ему время… Он испугался…

Мадам Андре силой берет в ладони лицо Тома, заставляя посмотреть ей в глаза. Она рвет и мечет.

— Том! Ты понял, что я сказала? Поцелуй меня.

Она не видит опасности. Не видит, как ручонка Тома скребет под ногами, зачерпывает горсть земли. Не видит, как снаряд летит ей в глаза. Это все, что мог сделать Том, чтобы защититься. Швырнуть землей в глаза ведьме.

Она взвизгивает. Муж кидается ее поддержать, а Жоанна, воспользовавшись этим, хватает Тома и оттаскивает его подальше от ее рук.

— Леон! — визжит мадам Андре. — ЛЕОН!

Леон убит. Он не двигается с места. Мадам Андре выплевывает землю, утирает глаза, крупные слезы текут по ее щекам.

— Леон, ты обязан наказать этого ребенка!

— Мама…

Свирепая ярость искажает лицо его матери.

— Дай его мне! — орет она. — Дай его мне, я сама его накажу! Я вам покажу, я…

Но голос Жозефа пресекает всякую попытку наказания:

— ВОН ИЗ МОЕГО ДОМА!

Месье Андре пытается что-то сказать, но Жозеф перебивает его:

— ВОН ИЗ МОЕГО ДОМА НЕМЕДЛЕННО!

Теперь Андре выглядят испуганными. Они быстро приходят в движение, как будто Жозеф — буйный сумасшедший и может на них напасть. Жоанна видит, как они рысью покидают огород. Она крепко прижимает маленького Тома к сердцу. И не сразу понимает, почему Жозеф оседает среди помидорной рассады, почему его тело складывается, как тряпичная кукла. Она открывает рот, время как будто застыло. Голова Жозефа тяжело падает на сухую землю. В следующую секунду отчаянный крик срывается с ее губ:

— ПАПААААААА!


— Сердечный приступ, — серьезно сообщает врач.

Жоанна еще бледна и вся дрожит. Том по-прежнему у нее на руках. Он не захотел сойти с них, даже чтобы пойти на руки к Леону. Он уткнулся лицом ей под мышку, видимо, травмированный яростной стычкой с бабушкой. Но сейчас у Жоанны другая забота: новый сердечный приступ Жозефа. Она провожает врача до дверей. Леон ждет в прихожей, напряженный и неловкий, с виноватым видом.

— Что я должна делать для папы? — спрашивает Жоанна у старика-врача.

— Заставьте его отдыхать. Отдых во что бы то ни стало. Избегать любых стрессов и волнений. При таком состоянии его сердца следующий приступ может стать для него роковым.

Жоанна серьезно кивает, опустив глаза.

— Я могу продолжать давать ему настой боярышника и мелиссы?

Старый доктор кивает.

— Это ему не повредит.

Он протягивает ей руку и ласково пожимает, как бы выражая искреннее сочувствие.

— Как себя чувствует этот ребенок? — спрашивает он, показывая на маленького Тома — только его светлые волосики торчат из-под мышки Жоанны.

— Немного взволнован…

— Это можно понять, такие события… А он всегда такой молчаливый?

Она кивает. Старый врач уже хорошо знает Тома, но он не паникер вроде мадам Андре.

— Ладно… Позаботьтесь о нем хорошенько… О них обоих.

— Спасибо, доктор.


Эмиль наливает Жоанне еще чашку чаю. Она выпила свою маленькими глотками, не переставая говорить. Он подталкивает полную чашку к ней, не сказав ни слова. Пусть продолжает.


Жозеф, очень бледный, лежит в постели. Жоанна сидит у него в ногах. Лучше ему не стало. Она чувствует, что отец борется, чтобы выкарабкаться, преодолеть сковавшую его слабость.

— Папа…

Она берет его руку в свою. Рука ледяная.

— Выпей настой.

Жозеф послушно пьет. Потом привстает, облокотившись на подушки. Смотрит на нее с нежностью.

— Жоанна, я не хочу стать для тебя обузой.

— Не говори глупостей, папа.

— У тебя семья. Ты нужна маленькому Тому.

Жоанна опускает глаза. Она не решается повторить ему то, что Леон прошептал ей в спальне вчера вечером. Ужасное слово. Слово, которое она не в силах произнести.

— Тебе надо будет защитить его, Жоанна… Я не вечен.

Она не поднимает глаз. Она знает, что он прав.

— Ты не должна больше давать им воли. Ты не должна позволять им обижать Тома.

Она с трудом сглатывает:

— Я знаю.

— Леон этого не сделает.

— Я знаю.

Повисает молчание. Жоанна по-прежнему не решается поднять глаза на отца.

— О чем ты думаешь? — спрашивает он.

Она колеблется еще мгновение, очень короткое мгновение.

— Ты думаешь, что у него… что он…

Тут она смотрит ему прямо в глаза:

— Леон говорил об аутизме.

Слово сказано, и ей кажется, будто нож вонзился в горло.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза