Читаем Вся синева неба полностью

Вся синева неба

Но он не может. Рено не станет его отговаривать, наоборот. Дело в другом. Рено куда больше, чем друг, он брат. И если он узнает, что Эмиль уезжает, его сокрушит мысль, что он отпускает его одного, не едет с ним. Нет, не может быть и речи. Эмиль не допустит, чтобы Рено мучился чувством вины. А если он так хорошо знает Рено, как думает, значит, тот вполне способен поехать с ним во что бы то ни стало, хотя бы на несколько месяцев или несколько недель. И это еще более невыносимо. Он не хочет быть человеком, который разобьет семью Рено, пусть даже ненадолго.

— Ты не обязан строить передо мной крутого, — не унимается Рено, и глаза его блестят от слез еще сильнее.

— Твой мелкий сейчас упадет.

Действительно, малыш сползает с рук Рено, который не сводит глаз с Эмиля.

— Ох, черт.

Подхватив младенца, Рено укладывает его на больничную кровать рядом с Эмилем, тот берет его и усаживает к себе на колени.

— Эмиль…

— Все будет хорошо, старина. Такова жизнь. Я вытянул не тот номер. Придется с этим жить.

— Ты не можешь так говорить. Есть эти клинические испытания… Как знать?

Он вторит его родителям и сестре: прячет ужасную истину за безумной надеждой. Эмиль пытается сделать вид, будто верит, и это, кажется, работает: Рено, уже не с таким убитым видом, вновь принимается сражаться с коляской.

— Тебе помочь?

— Не надо, я справлюсь.

— Ну, как поживает мой любимый мелкий?

Младенец на коленях у Эмиля весело взвизгивает. Рено и Летисия назвали его Тиван. Вот такое имя они ему выдумали. Эмиль подозревает, что Рено пошел на поводу у Летисии. Он ни в чем не может ей отказать. Тиван… Ну и имечко! Он предпочитает звать его «мелким». И то звучит лучше. Рено наконец разложил коляску. Разогнувшись, он берет сына и укладывает его, как очень ценную вещь, внутрь. Уложив ребенка, Рено садится на кровать рядом с Эмилем. Он странно на него смотрит.

— Ладно… Как… Как ты?

— Хорошо. А вы? Летисия? Вы смотрели еще дома?

Уловка не срабатывает. Рено продолжает:

— Я встретил твою маму в холле больницы.

— Когда? Сейчас?

— Да. Она…

Он не решается продолжать. Эмиль договаривает за него:

— Она в раздрызге, знаю.

— К счастью, есть эти клинические испытания…

— Да… К счастью…

— Черт…

Рено проводит рукой по лицу. Он выглядит постаревшим. Известие о болезни Эмиля его пришибло.

— Как ты это подцепил?

— Ничего я не подцепил. Это врожденная генетическая болезнь, вот и все.

— Да, но почему ты?

— Почему я? А почему не я? Это большая лотерея Вселенной, только и всего.

— Как тебе удается сохранять спокойствие? Как ты можешь не крушить все вокруг?

— И рыдать? Лить слезы над своей судьбой?

Рено не знает, что ответить.

— Я смирился с положением вещей, вот и все.

— Ты всегда был таким.

— Каким — таким?

— Сильным, деятельным… Из нас двоих я был слабаком. Ты всегда тянул меня наверх.

— Ты наверху, Рено. Ты справился сам. Я не был тебе нужен.

Рено улыбается. Больше ему не удается сохранить лицо. Слеза сползает из уголка его глаза. Голос срывается:

— Мне будет чертовски тебя не хватать, старина.

И Эмиль понимает, что долго не продержится. В горле стоит ком, который он не желает чувствовать. Но слезы Рено — это перебор. Эмиль отбрасывает свою сдержанность. Не так уж часто они обнимались, но сейчас это кажется им единственно возможным.

— Прекрати. Я еще жив.

— Мне очень жаль… Разнюнился как баба.

— И не стыдно тебе перед мелким!

Рено улыбается сквозь слезы. Шмыгает носом. Эмиль же держится. Горло горит, но он не заплачет. Он так решил. Рено прав. Он всегда был деятельным и сильным. И будет таким до конца.

— Летисия-то когда придет? Ты уж высуши слезы, пока ее нет, чтобы не увидела тебя таким. А то, чего доброго, бросит.

— Она не оставит ребенка без отца.

— Будем надеяться.

Рено странно смотрит на него влажными глазами.

— Ты действительно веришь в эти клинические испытания?

Эмилю не хочется ему врать.

— Нет.

И плечи Рено поникают.

— Тогда почему ты сказал…

— Надо же что-то сказать.

— Что ты будешь делать?

— Как это — что я буду делать?

Из коляски Тивана звучит плач, но ни тот, ни другой не двигаются. Они вглядываются друг в друга. Каждый высматривает реакцию в глазах другого.

— Ты не останешься на эти клинические испытания.

Это не вопрос. Это утверждение, ясное и четкое. Рено добавляет:

— Старина, я знаю тебя как свои пять пальцев. Это не твое.

Эмиль смотрит на друга с любовью. Глаза Рено красны от слез. Его самый старый друг. Маленький толстячок-астматик. Один из столпов его жизни. Он понял. Конечно, понял. Они оба знают друг друга как свои пять пальцев.

— Старина…

— Я так и знал!

— Я еще ничего не сказал…

— Я догадался, что ты что-то затеваешь!

— Ты прав. Я здесь не останусь.

— Я так и знал!

Вид у Рено больше не убитый. Он почти улыбается, охваченный возбуждением, еще смешанным с болью.

— Расскажи мне!

— Ты никому ничего не скажешь, идет?

— Ты спятил! Никогда!

— Я уеду.

— Уедешь? Куда уедешь?