Вся синева неба

Она оборачивается и смотрит на него совершенно потерянными глазами.

— Хочешь пройтись по снегу?

Она стоит, онемевшая и бессильная, как маленькая девочка, которая мечтала выйти побегать по снегу, но вдруг чего-то испугалась. Он добавляет ласково:

— Все спят. Даже Ипполит. Здесь только мы. Только ты и я.

И тогда она кивает, едва заметным движением головы, как ребенок. А Эмиль снова убирает прилипшую к ее лбу прядь волос.

— Хорошо, — говорит он. — Идем-ка… Закутаем тебя.

Она надела брюки и свитер, медленно, не заботясь о присутствии Эмиля. Впервые он видел ее в нижнем белье. Впервые видел ее тело. Живот. Спину. Поясницу. Бедра. Начало груди. Он разглядел ее кожу, казавшуюся такой белой в свете лунных лучей. Увидел татуировку. Дерево жизни, очень тонкое, взбирающееся по позвоночнику и заканчивающееся на шее. Он никогда о ней не догадывался. Не догадывался и о том, что такое тело скрывается под широкой одеждой. Она всегда казалась ему такой худенькой и хрупкой. Он думал, она тщедушна. Но этой ночью он обнаружил другое тело, тонкое, крепкое и сильное, гибкое, но несокрушимое. И это очень его взволновало. Он подумал, что оно отражает ее человеческую суть. И не отвел взгляда и продолжал смотреть на нее, даже когда она подняла на него глаза. Они не сказали ни слова, только смотрели друг на друга. Молчание затянулось, потом она продолжила все так же молча одеваться.

Они тихонько вышли на улицу. Жоанна ухватилась за руку Эмиля. Она больше не дрожит. Глаза ее с восхищением окидывают пейзаж. Он был прав. Они вдвоем в полнейшей тишине гор, вдвоем посреди белой безбрежности.

Они идут бесконечно медленно, оставляя следы на свежем снегу. Идут с чувством, что они не более реальны, чем пейзаж, всего лишь два миража.

Они вернулись в свою тихую комнату, в тепло. Из окна Эмиль еще видит двух белых ангелов в снегу. Это следы, которые они оставили, упав на землю. Жоанна сидит на кровати и снова дрожит. Она вся трясется, кутаясь в свою черную шаль. Эмиль слезает с подоконника и опускается перед ней на колени.

— Как ты?

Ее маленькая головка вздрагивает. Зубы стучат.

Он берет ее за руки, приподнимает голову за подбородок.

— Жоанна…

Он чувствует ее горячее дыхание, когда она шепчет, все так же стуча зубами:

— Мне холодно. Мне так холодно.

Она так и не сняла уличную одежду. Шея по-прежнему замотана шарфом, и шаль окутывает ее. Губы у нее ледяные. Он не может отвести глаз от ее губ, ставших лиловыми. Он ловит ее взгляд, их глаза встречаются. Догадалась ли она, что он хочет ее поцеловать?

— Так давно.

Она прошептала это так тихо, что он не уверен, верно ли понял.

— Что?

Она смотрит ему в глаза, и ее маленькое личико содрогается.

— Целую вечность никто меня не трогал…

Его сердце пропускает удар. Он пытается скрыть отчаянное биение в груди. У нее опять эта чертова температура. Она, наверно, бредит. Он тихонько проводит рукой по ее лбу и шепчет:

— Все будет хорошо, Жоанна. У тебя немного поднялась температура. Я подброшу дров в камин, хорошо?

Ее губы дрожат, сталкиваясь. Господи, почему ей так холодно? Снова звучит слабый, дрожащий голосок Жоанны:

— Уже почти два года…

Он крепче сжимает ее руки в своих и растирает их.

Дрожащий голосок продолжает, на выдохе, едва слышный:

— Мне холодно… Мне так холодно…

— Я знаю, Жоанна.

Слеза стекает по ее щеке, и он почти удивлен, что она не превратилась тут же в льдинку.

— Я даже не знаю, помню ли…

Он проводит рукой по ее пылающему лбу, утирает слезу.

— Что, Жоанна?

— Как это…

— Как это?

— Заниматься любовью.

Эмиль не знает, что сказать. Он продолжает растирать ее руки.

Он хотел бы обхватить руками ее всю, но не знает, можно ли.

— Конечно помнишь, Жоанна. Это не забывается.

Новая слеза стекает по ее щеке. Он утирает ее и прижимается лбом к пылающему лбу Жоанны, чтобы успокоить ее.

— Я уверен, что ты делала это замечательно, — шепчет он. — И я… Я уверен, что ты не забыла.

Зубы стучат. Горячее дыхание Жоанны смешивается с его дыханием. Слеза падает на руку Эмиля.

— Эмиль, — шепчет она.

— Да…

— Я хочу, чтобы ты это сделал.

Он не уверен, что понял. Что-то колотится в груди. Он не хочет шевелиться. Лучше оставаться так, прижавшись лбом ко лбу Жоанны. Он не хочет, чтобы они смотрели друг на друга. Не сейчас.

— Чтобы я это сделал? — повторяет он.

Дыхание Жоанны умирает на его губах.

— Да. Занялся со мной любовью.

Несколько секунд он сидит неподвижно, по-прежнему прижимаясь лбом к ее лбу.

— Я…

Ему трудно найти слова. Жоанна и бровью не ведет. Она не шевелится. Ждет.

— Я…

Он вспоминает давешнее гибкое и крепкое тело. Татуировку — дерево жизни. Кожу, сияющую красивым приглушенно-белым светом. Взгляд, который она бросила на него. Она знала, что он ее рассматривал. Чувствовала его глаза на своей коже. Может быть, она поняла, что он нашел ее тело красивым и волнующим. Может быть, поняла, что она желанна…

Он поднимает голову. Ее щеки залиты слезами. Губы дрожат. Если бы он мог, сказал бы ей снова я полюбил тебя, но он не может. Слова застряли в горле. Все, кроме вырвавшегося гортанного звука:

— Хорошо.