Вся синева неба

— Да. Я влюбился в эту деревню.

Они сидят, по обыкновению, за складным столом у кемпинг-кара. Это шоссе почти безлюдно. Они правильно сделали, что припарковались здесь.

— Надо бы ходить поменьше, — говорит Жоанна, наполняя их тарелки рагу из моркови.

— Почему это?

— Всего два дня назад ты потерял сознание.

Погрузив ложку в рагу, Эмиль подносит ее ко рту.

— Да, — говорит он с полным ртом. — Ты права.

Он не знает, на что больше похоже рагу. Пюре? Суп? Но вкусно. Морковь они купили в супермаркете наверху.

— Тем более что в следующий раз я не хочу, чтобы ты отдавала меня в больницу.

Жоанна роняет ложку от удивления.

— Что?

Он дожевывает, глотает.

— Я подумал. Нам не надо жениться, я не хочу.

Она не спеша берет ложку, пожимает плечами.

— Хорошо.

Эмиль не может различить никаких эмоций на ее лице. Ни разочарования, ничего другого. Конечно, ей это все равно. Она предложила оказать ему услугу, и только. Они продолжают молча есть, только ложки скребут по тарелкам.

— Так что, если ты снова упадешь, что мне делать?

Он не знает, что ответить.

— Мне самой заботиться о тебе?

В самую точку. Эмилю думается, что он ужасный эгоист и взваливает на нее непосильное бремя. Но он не способен дать ей логичный и внятный ответ. Он не может просить ее быть его сиделкой, самой доставлять его в кемпинг-кар, лечить… Но не может и попросить идти своей дорогой и оставить его на обочине. Его найдут. Отвезут в больницу. Он кончит в центре клинических испытаний. Снова окажется под опекой родителей. Этого он хочет избежать любой ценой. Жоанна все еще ждет. Он мнется, мямлит:

— Есть другой выход… Я мог бы… Я мог бы сменить документы… Это… Это возможно?

Он счастлив, что она остается невозмутимой, не хмурит брови, не закатывает глаза, не смотрит на него как на посмешище.

— Я наведу справки. Завтра же наведу справки. Если у меня будут другие документы, я смогу лечь в больницу без риска.

Она медленно кивает.

— Хорошо.

Вряд ли Жоанна верит в это хоть на секунду. Как он это сделает? Откуда возьмет документы? Он понятия не имеет. Они продолжают молча есть.

Позже они вместе моют посуду все в том же напряженном молчании. Он моет, а она вытирает. Жоанна ни о чем не спрашивала, но Эмиль все же говорит:

— То, что я отказываюсь от брака, не имеет отношения к тебе.

Он оборачивается, чтобы видеть ее лицо. На нем все то же нейтральное выражение.

— Я знаю, — говорит она.

Он снова поворачивается к ней спиной и начинает оттирать кастрюлю в раковине.

— Просто я… я не могу представить, что женюсь, если это начисто лишено смысла. Я…

Он осекается, держа руки в пене над раковиной.

— Я, наверно, все-таки романтик. Тебе это может показаться глупым… Мне нужно, чтобы в этом поступке был смысл.

Он чувствует спиной, как она кивает. Проходит несколько секунд. Когда она начинает говорить, голос у нее очень ласковый:

— Ты решил, что это начисто лишено смысла?

Он вынужден прерваться, закрыть кран, отложить губку и повернуться к ней лицом.

— Что ты хочешь сказать?

Брови у нее слегка нахмурены.

— Если ты не влюблен, это еще не значит, что такой поступок не имеет смысла. Я бы тоже не предложила, если бы он не имел смысла в моих глазах.

Эмиль продолжает смотреть на нее молча, так и не отряхнув пену с рук.

— Это имеет смысл. Я как бы даю тебе обещание или, вернее… вернее, беру обязательство… чтобы ты был уверен, что я буду следовать твоим инструкциям до конца, буду защищать твою свободу во что бы то ни стало и заботиться о тебе, пока не… Это брак не по любви, что верно, то верно… Но ведь это и не совсем бессмысленно, правда?

Он тихонько качает головой. Нет, конечно нет. Она права.

— Не совсем… Правда…

Брак с ней не имеет того значения, которого он хотел бы, но это не совсем бессмысленно. Он ошибался. Несколько секунд Эмиль молчит, потом спрашивает:

— А для тебя… какой во всем этом смысл? Что ты… Что ты выигрываешь?

Мучительное выражение мелькает на ее лице. Признание слабости. Впервые он может читать в ее невыразительных чертах. Она страдает. Безмерно. Эмиль не знает почему, но в эту минуту понимает, по какой причине она замкнулась в себе, по какой причине изображает равнодушие и не выказывает никаких эмоций. В ней слишком много боли. Если Жоанна выпустит наружу хотя бы частицу, поток захлестнет ее, и непонятно, выживет ли она. Низким глубоким голосом она отвечает:

— У меня снова будет причина идти вперед.

Он понял. Еще до того, как она открыла рот.