Вся синева неба

Но он не может. Рено не станет его отговаривать, наоборот. Дело в другом. Рено куда больше, чем друг, он брат. И если он узнает, что Эмиль уезжает, его сокрушит мысль, что он отпускает его одного, не едет с ним. Нет, не может быть и речи. Эмиль не допустит, чтобы Рено мучился чувством вины. А если он так хорошо знает Рено, как думает, значит, тот вполне способен поехать с ним во что бы то ни стало, хотя бы на несколько месяцев или несколько недель. И это еще более невыносимо. Он не хочет быть человеком, который разобьет семью Рено, пусть даже ненадолго.

– Ты не обязан строить передо мной крутого, – не унимается Рено, и глаза его блестят от слез еще сильнее.

– Твой мелкий сейчас упадет.

Действительно, малыш сползает с рук Рено, который не сводит глаз с Эмиля.

– Ох, черт.

Подхватив младенца, Рено укладывает его на больничную кровать рядом с Эмилем, тот берет его и усаживает к себе на колени.

– Эмиль…

– Все будет хорошо, старина. Такова жизнь. Я вытянул не тот номер. Придется с этим жить.

– Ты не можешь так говорить. Есть эти клинические испытания… Как знать?

Он вторит его родителям и сестре: прячет ужасную истину за безумной надеждой. Эмиль пытается сделать вид, будто верит, и это, кажется, работает: Рено, уже не с таким убитым видом, вновь принимается сражаться с коляской.

– Тебе помочь?

– Не надо, я справлюсь.

– Ну, как поживает мой любимый мелкий?

Младенец на коленях у Эмиля весело взвизгивает. Рено и Летисия назвали его Тиван. Вот такое имя они ему выдумали. Эмиль подозревает, что Рено пошел на поводу у Летисии. Он ни в чем не может ей отказать. Тиван… Ну и имечко! Он предпочитает звать его «мелким». И то звучит лучше. Рено наконец разложил коляску. Разогнувшись, он берет сына и укладывает его, как очень ценную вещь, внутрь. Уложив ребенка, Рено садится на кровать рядом с Эмилем. Он странно на него смотрит.

– Ладно… Как… Как ты?

– Хорошо. А вы? Летисия? Вы смотрели еще дома?

Уловка не срабатывает. Рено продолжает:

– Я встретил твою маму в холле больницы.

– Когда? Сейчас?

– Да. Она…

Он не решается продолжать. Эмиль договаривает за него:

– Она в раздрызге, знаю.

– К счастью, есть эти клинические испытания…

– Да… К счастью…

– Черт…

Рено проводит рукой по лицу. Он выглядит постаревшим. Известие о болезни Эмиля его пришибло.

– Как ты это подцепил?

– Ничего я не подцепил. Это врожденная генетическая болезнь, вот и все.

– Да, но почему ты?

– Почему я? А почему не я? Это большая лотерея Вселенной, только и всего.

– Как тебе удается сохранять спокойствие? Как ты можешь не крушить все вокруг?

– И рыдать? Лить слезы над своей судьбой?

Рено не знает, что ответить.

– Я смирился с положением вещей, вот и все.

– Ты всегда был таким.

– Каким – таким?

– Сильным, деятельным… Из нас двоих я был слабаком. Ты всегда тянул меня наверх.

– Ты наверху, Рено. Ты справился сам. Я не был тебе нужен.

Рено улыбается. Больше ему не удается сохранить лицо. Слеза сползает из уголка его глаза. Голос срывается:

– Мне будет чертовски тебя не хватать, старина.

И Эмиль понимает, что долго не продержится. В горле стоит ком, который он не желает чувствовать. Но слезы Рено – это перебор. Эмиль отбрасывает свою сдержанность. Не так уж часто они обнимались, но сейчас это кажется им единственно возможным.

– Прекрати. Я еще жив.

– Мне очень жаль… Разнюнился как баба.

– И не стыдно тебе перед мелким!

Рено улыбается сквозь слезы. Шмыгает носом. Эмиль же держится. Горло горит, но он не заплачет. Он так решил. Рено прав. Он всегда был деятельным и сильным. И будет таким до конца.

– Летисия-то когда придет? Ты уж высуши слезы, пока ее нет, чтобы не увидела тебя таким. А то, чего доброго, бросит.

– Она не оставит ребенка без отца.

– Будем надеяться.

Рено странно смотрит на него влажными глазами.

– Ты действительно веришь в эти клинические испытания?

Эмилю не хочется ему врать.

– Нет.

И плечи Рено поникают.

– Тогда почему ты сказал…

– Надо же что-то сказать.

– Что ты будешь делать?

– Как это – что я буду делать?

Из коляски Тивана звучит плач, но ни тот, ни другой не двигаются. Они вглядываются друг в друга. Каждый высматривает реакцию в глазах другого.

– Ты не останешься на эти клинические испытания.

Это не вопрос. Это утверждение, ясное и четкое. Рено добавляет:

– Старина, я знаю тебя как свои пять пальцев. Это не твое.

Эмиль смотрит на друга с любовью. Глаза Рено красны от слез. Его самый старый друг. Маленький толстячок-астматик. Один из столпов его жизни. Он понял. Конечно, понял. Они оба знают друг друга как свои пять пальцев.

– Старина…

– Я так и знал!

– Я еще ничего не сказал…

– Я догадался, что ты что-то затеваешь!

– Ты прав. Я здесь не останусь.

– Я так и знал!

Вид у Рено больше не убитый. Он почти улыбается, охваченный возбуждением, еще смешанным с болью.

– Расскажи мне!

– Ты никому ничего не скажешь, идет?

– Ты спятил! Никогда!

– Я уеду.

– Уедешь? Куда уедешь?

– Я еще не знаю куда…

Их прерывает короткий стук в дверь. Рено вздрагивает, быстро вытирает мокрые глаза. Эмиль отвечает:

– Да?

Дверь открывается, и входит молодая женщина с завитыми светлыми волосами, в приталенном костюме.

– Летисия!