Вся собачья жизнь

Мы посмотрели в направлении, указанном теткой, пытаясь в группе фигурантов разглядеть светленького мальчика Колю. Задача, прямо скажем, была невыполнимой. Сначала фигурантов было трое, потом, небрежно помахивая стеком, подошел еще один. И все они для нас были на одно лицо. Вернее, на один костюм. И кто там из них светленький, а кто темненький, разглядеть было невозможно. Четыре широченных неуклюжих силуэта маячили возле столика секретаря соревнований, разговаривали между собой, здоровались с подходившими регистрироваться участниками.

Ну да, если присмотреться внимательней, один был немного светлее остальных. Видимо, это и есть тот самый Коля, который безуспешно пытался купить удивительного пса Райса.

Димыч, насвистывая, прогулялся до секретарского столика и вернулся, очень довольный собой.

– Ну да, это Коля. Рыбкин Николай Александрович. Он у нас одним из главных свидетелей проходит, работал в паре с Кузнецовым, когда того завалили. Вот только про свои неприязненные отношения с убитым Николай Александрович ничего не рассказывал. И про то, что собачку сильно хотел купить, тоже умолчал. Как ты думаешь, почему?

Я пожала плечами. Откуда мне знать, почему Коля Рыбкин не вывернул душу наизнанку перед старшим опером Захаровым? Может, посчитал, что его мечты об удивительной собаке Райсе к делу не относятся. А Димычу только дай зацепку, он за любую ерунду ухватится и душу вынет.

Димы вообще сегодня выглядел очень довольным, даже руки потирал в предвкушении:

– Удачно все складывается. Я спросил у секретаря, сегодня все те же участники, что и в прошлое воскресенье. Кроме Кузнецова, конечно. Практически следственный эксперимент. Еще бы зрителей расставить на те же места, что неделю назад.

– Боюсь, это невозможно, – охладила я его пыл. – Ну, если хочешь, мы с Ларкой встанем туда, где стояли. Я помню, где. А многие, мне кажется, переходили с места на место. Участники, опять же, до поры до времени среди зрителей стоят, а потом, когда выступят, снова возвращаются. И не всегда на свое место.

– В том и беда, – поморщился Димыч. – У нас фотографии есть того сектора, где убийца стоял. Несколько человек фотографировали собак, ну и зрители в кадр попадали. Фотографии не очень четкие, но все равно видно, что люди на заднем плане менялись. Отходили, подходили… Половина свидетелей вообще толком не могут вспомнить, где стояли в момент убийства.

Пока Захаров ныл и жаловался на бестолковость свидетелей, начался первый этап соревнований. Все, как в прошлый раз. Фигурант убегает, участник по сигналу судьи пускает ему вслед собаку. Димыч сначала пристально вглядывался в лица зрителей и участников, но на восьмой или десятой собаке, расслабился и начал азартно следить за происходящим на площадке.

– Красавцы какие, – сказал он вдруг завистливо. – А я, видно, так и проживу всю жизнь без собаки.

– А ты собаку хочешь, что ли? – не поверила я своим ушам.

– Хотел раньше. Даже с мужиками нашими, кинологами, договаривался, насчет щенка. Да только куда мне собаку, сама посуди. Я же иногда сутками на работе пропадаю. Кто с ней гулять будет? Да и вообще, с собакой разговаривать надо, а я на работе наговорюсь так, что фамилию свою не сразу вспоминаю. Какая уж тут собака?

Он отвернулся от меня и стал смотреть на работу чужих собак. Такой сильно выросший Малыш, не дождавшийся своего Карлсона. Захотелось вдруг погладить его по голове. Просто так, без всякого злого умысла.

– А Лариска щенка завела, – сказала я тихонько. – Овчарку. Хорошенькая такая, пушистая.

– Лучше бы она ребенка родила, – сказал Димыч, не оборачиваясь.

– Да ну. За ребенка ответственность какая.

– Зато ребенок рано или поздно вырастет и разговаривать начнет. И скажет ей все, что про нее думает. А собака – тварь бессловесная, будет терпеть молча. Собаку жальче.